Айзек Азимов
Непреднамеренная победа

Космический корабль протекал как решето.
Так было заранее запланировано.
В итоге получилось, что во время полета с Ганимеда на Юпитер внутри корабля было столько же воздуха, сколько в самом жестком космическом вакууме. А поскольку на немк тому же еще отсутствовали и обогревающие установки, этот вакуум имел и соответствующую температуру: лишь на долю градуса выше абсолютного нуля.
И это тоже не расходилось с задуманным планом. Такие пустяки, как отсутствие тепла и воздуха, никого не раздражали на этом космическом корабле специального назначения.
Уже за несколько миль до Юпитера в корабль начали просачиваться газы, из которых состояла юпитерианская атмосфера. Это был в основном водород, хотя, по-видимому, более тщательный газовый анализ мог бы обнаружить и следы гелия. Стрелки манометров медленно поползли вверх.
Когда корабль перешел на спиральный облет планеты, стрелки полезли вверх еще быстрее. Указатели ступенчато включенных приборов (каждая последующая ступень для более высокого давления) двигались до тех пор, пока не достигли уровня миллиона и более атмосфер, и тут показания манометров уже утратили свой смысл. Температура, фиксируемая посредством термопар, поднималась как-то вяло, будто ощупью, и наконец замерла где-то возле семидесяти градусов ниже нуля по Цельсию.
Корабль медленно приближался к цели, с трудом прокладывая путь сквозь месиво газовых молекул, сбитых друг с другом столь плотно, что сжатый водород перешел в жидкое состояние. Атмосфера была насыщена парами аммиака, поднимавшимися из невообразимо огромных океанов этой жидкости. Ветер, который начал дуть где-то в тысяче миль от поверхности, теперь дул с такой силой, о которой земные ураганы дают лишь отдаленное представление.
Еще задолго до посадки на сравнительно большой остров (раз в семь превышающий Азиатский материк) было абсолютно ясно, что Юпитер — не самый лучший из миров.
Однако три члена экипажа думали иначе. Они были уверены, что Юпитер планета вполне подходящая. Впрочем, эти трое были не совсем людьми, но и не совсем юпитерианами.
Это были просто роботы, сконструированные землянами для посылки на Юпитер.
Третий робот заявил:
— Место, кажется, довольно пустынное.
Второй согласился с ним и начал тоскливо разглядывать открытую всем ветрам местность.
— Вот там, вдали, виднеется что-то вроде искусственно возведенных строений, — сказал он. — Я полагаю, нам надо подождать, пока к нам не заявится кто-нибудь из местных обитателей.
Первый робот, сидя в дальнем углу кабины, выслушал двух других, но промолчал. Из них троих его сконструировали первым, так что он был наполовину экспериментальным. Вот почему он высказывался намного реже, чем его товарищи.
Ждать пришлось недолго. Откуда-то сверху вынырнул воздушный лайнер весьма странной конструкции. За ним еще. Затем подошла колонна наземных машин. Они заняли оборонительную позицию. Из машин вылезли какие-то живые существа, привезшие с собой множество непонятных предметов, по-видимому, оружие. Некоторые из них юпитериане перетаскивали в одиночку, другие группами, третьи шли своим ходом — видно, внутри находились водители.
Но роботы не могли ручаться за это.
Наконец Третий сказал:
— Кажется, мы окружены со всех сторон. Быть может, самое разумное сейчас выйти наружу и этим показать, что мы пришли к ним с миром. Согласны?
— Разумеется.
Первый робот распахнул тяжелую дверь, которая, кстати сказать, не была ни сильно армирована, ни особо герметизирована.
Их появление послужило сигналом к началу суматохи среди окруживших корабль юпитериан. Они закопошились возле самых крупных установок, и Третий робот заметил, как наружная оболочка его берилло-иридиево-бронзового тела стала нагреваться.
Он посмотрел на Второго.
— Чувствуешь? По-моему, они направили на нас тепловой излучатель.
Второй недоуменно спросил:
— Интересно, зачем?
— Наверняка какие-то тепловые лучи. Смотри!
По непонятной причине луч одного из тепловых генераторов отклонился и ударил по ручейку сверкающего чистого аммиака — тот яростно забурлил.
Третий обратился к Первому:
— Возьми это на заметку, слышишь?
— Ладно.
В обязанности Первого входила будничная секретарская работа, а его обычай все брать на заметку заключался в аккуратном внесении собственных умствований в имеющийся у него памятный свиток. Он уже собрал и записал час за часом показания каждого мало-мальски важного прибора на борту корабля в ходе полета на Юпитер.
— А как объяснить подобную реакцию? — с готовностью спросил он. Наши хозяева, люди, видимо, пожелают это знать.
— Да никак. Или вот так, — поправился Третий, — укажи: без всякой видимой причины. И добавь: максимальная температура луча около плюс тридцати градусов по Цельсию.
Второй робот прервал их:
— Попробуем вступить в разговоры?
— Пустая трата времени, — отвечал Третий, — на этой планете лишь несколько жителей знают радиотелеграфный код, разработанный для связи между Юпитером и Ганимедом. Онивынуждены будут послать за одним из них, и как только тот прибудет, он быстро наладит с нами контакт. А пока что давайте понаблюдаем за ними. Откровенно говоря, я не понимаю, что они делают.
Он понял это не сразу. Тепловое облучение прекратилось, и были пущены в ход новые установки. К ногам наблюдавших роботов с необыкновенной быстротой и силой, вызванной мощным гравитационным полем Юпитера, упало несколько капсул. Они с треском раскололись — потекла голубая жидкость; образовались лужи, которые быстро стали испаряться и высыхать.
Свирепый вихрь понес испарения прочь, и юпитериане стали разбегаться от них в разные стороны. Вот один чуть замешкался, отчаянно заметался, захромал и, наконец, затих.
Второй робот наклонился, окунул палец в одну из луж и уставился на стекавшую каплями жидкость.
— Сдается мне, это обычный кислород, — промолвил он.
— Твоя правда, — согласился Третий. — Час от часу не легче. Опасные же они выкидывают номера, ведь я бы сказал, что кислород для них отрава. Один из них уже мертв!
Наступила пауза, а затем Первый робот, чрезмерная наивность которого подчас приводила к излишней простоте мышления, выдавил из себя:
— Может быть, эти странные существа с помощью таких вот детских штучек пытаются нас уничтожить?
Второй робот, потрясенный этой догадкой, воскликнул:
— А знаешь, Первый, мне кажется, ты прав!
В рядах юпитериан наступило временное затишье, а потом они притащили какую-то новую установку с тонким стержнем, устремленным вверх, в черный непроницаемый мрак, окутывающий планету. Под невероятным напором ветра стержень стоял неподвижно, что ясно свидетельствовало о его удивительной конструктивной прочности. Но вот на конце его раздалось потрескивание, а затем что-то сверкнуло, разгоняя мрак в густом тумане.
На мгновение роботы как бы погрузились в сияние, а затем Третий глубокомысленно заметил:
— Высоковольтное напряжение, и мощность довольно приличная. Пожалуй, ты не ошибся, Первый. Ведь нас на Земле предупреждали, что эти создания хотят уничтожить все человечество. А существа, настолько порочные, что могут затаить зло на человека, — при этом голос его задрожал, — вряд ли станут особо церемониться, пытаясь уничтожить нас.
— Какой позор иметь такие дурные наклонности, — сказал Первый. Бедняги!
— Все это, конечно, весьма печально, — подтвердил Второй. — Давайте вернемся обратно на корабль. Думаю, с нас на сегодня хватит.
Они вернулись на корабль и уселись в ожидании. Как заметил Третий, Юпитер — планета огромная, так что надо набраться терпения, прежде чем дождешься, когда доставят ккораблю специалиста по радиокоду. Но терпения роботам не занимать стать.
И в самом деле Юпитер, согласно показанию хронометра, успел трижды обернуться вокруг своей оси, пока прибыл эксперт. Разумеется, слой плотной атмосферы толщиной в три тысячи миль создавал на поверхности планеты тьму кромешную, где восход и заход солнца ничего не означали и говорить о дне и ночи было бессмысленно. Но поскольку ни юпитерианам, ни роботам, чтобы видеть, свет не был нужен, то это никого не волновало.
На протяжении этих тридцати часов юпитериане непрерывно штурмовали корабль с неутомимым нетерпением и настойчивостью, относительно которых Первый робот сделал немало заметок. Корабль каждый час атаковали различными способами, и роботы внимательно следили за каждой атакой, изучая виды оружия по мере того, как их распознавали, что отнюдь не всегда удавалось.
Но люди строили на славу.
Пятнадцать лет ушло на то, чтобы построить корабль и этих роботов, и их можно было охарактеризовать одним словом — сверхпрочные. Штурм окончился ничем: ни корабль, ни роботы от него не пострадали.
— По-моему, в этой атмосфере им не развернуться. Они не могут применить атомный заряд, так как только дырку прожгут в этом густом газовом супе, да и себя подорвут, — сказал Третий.
— Да, сильнодействующей взрывчатки они совсем не применяли, — заметил Второй, — и это хорошо. Нам-то она, конечно, не повредила бы, но могла расшвырять в разные стороны.
— Взрывчатка отпадает. Где нет расширения газов, там взрыв невозможен. А какой газ станет расширяться при таком атмосферном давлении?
— Хорошая атмосфера, — пробормотал Первый. — Мне очень нравится.
И это было вполне естественно, так как он был сконструирован специально для нее. Компания "Юнайтед Стейтс роботс энд мекэникл мен корпорейшн" впервые выпустила роботов, даже отдаленно не напоминавших людей. Они были приземистые, квадратные, с центром тяжести меньше чем в футе над землей. Шесть ног, массивных и толстых, даже на этой планете с ее гравитацией, в два с половиной раза большей, чем на Земле, могли поднять тонны груза. Чтобы компенсировать возросшее притяжение, в них вложили быстроту реакции, в сотни раз превосходящую реакцию нормального человека. Они были сконструированы из берилло-иридиево-бронзового сплава, способного противостоять любой корродирующей среде и выдержать взрыв любой разрушительной силы (исключая разве тысячемегатонную бомбу) в каких бы то ни было условиях.
Короче, они были непробиваемы и обладали такой мощью, что стали единственными из всех выпущенных фирмой роботов, которым роботехники фирмы так и не решились приклепать именной серийный номер. Один головастый малый как-то предложил (и то шепотом) назвать их Робик Первый, Второй, Третий, но это предложение больше ни разу не повторялось.
Последние часы ожидания роботы провели за решением головоломной задачи — как, хотя бы приблизительно, описать внешний вид юпитериан. Первый отметил наличие щупалец и радиальной симметрии… и на этом застрял. Второй и Третий буквально вылезли из кожи вон, но так ни до чего и не додумались.
— Нельзя дать правильное описание, не прибегая к помощи сравнений, заявил наконец Третий. — Эти существа ни на что не похожи… Они — за пределами позитронных связей моего мозга. Это все равно что пытаться описать гамма-лучи роботу, у которого нет приборов для их обнаружения.
В эту минуту шквал огня прекратился. Роботы переключили свое внимание на то, что происходило за стенками корабля.
К кораблю на редкость странным образом приближалась колонна юпитериан, но даже при самом внимательном осмотре было трудно сказать, с помощью чего они передвигаются. Как они при этом используют свои щупальца, оставалось загадкой. Иногда они делали какие-то скользящие движения, а затем перемещались необыкновенно быстро, возможно за счет ветра, поскольку они двигались с наветренной стороны.
Роботы вышли наружу, чтобы встретить юпитериан. Те остановились в десяти футах от корабля. Обе стороны замерли в молчании.
Второй сказал:
— Они должно быть, рассматривают нас, но вот как — не могу понять. Кто-нибудь из вас замечает у них фоточувствительные органы?
— Я нет, — проворчал Третий. — Я у них вообще не вижу ничего похожего на органы чувств.
Вдруг со стороны юпитериан послышался металлический клекот, и Первый робот удовлетворенно отметил:
— Радиотелеграфный код. Приехал специалист по связи.
Так оно и было. Роботы добились своего. Сложная система точек и тире, тщательно разработанная юпитерианами и землянами на Ганимеде, за двадцать пять лет превратилась в исключительно гибкое средство связи, наконец впервые использованное для непосредственного общения.
Один юпитерианин остался впереди, остальные отступили назад. Он повел переговоры. Клекочущий голос спросил:
— Откуда вы прилетели?
Третий робот, как наиболее развитый в интеллектуальном отношении, естественно, выступил в роли руководителя экспедиции.
— Мы с Ганимеда, спутника Юпитера.
— Что вам нужно? — задал юпитерианин следующий вопрос.
— Информация. Мы хотим исследовать вашу планету и увезти с собой новые сведения. Если бы мы могли надеяться на сотрудничество с вами…
Трескучая речь юпитерианина оборвала его:
— Вас надо уничтожить!
Третий помолчал, а потом задумчиво сказал своим товарищам:
— Они к нам относятся именно так, как нас об этом предупреждали люди на Земле. Странные все-таки существа. — Затем, обратившись к юпитерианину, он спросил по простоте душевной: — Почему?
Юпитерианин, очевидно, считал некоторые вопросы чересчур наглыми, чтобы на них отвечать. Он заявил:
— Если вы покинете Юпитер в течение наших суток, мы пощадим вас… до той поры, пока не выйдем в космос и не очистим Ганимед от всякого неюпитерианского сброда.
— Я хотел бы указать, что мы не с Ганимеда, а с одной из планет Сол… — начал было Третий.
Юпитерианин прервал его:
— Нашим астрономам известно о существовании Солнца и наших четырех спутников. Никаких других планет нет и быть не может!
Не желая ввязываться в спор, Третий робот согласился с этой точкой зрения.
— Ну, пусть с Ганимеда. Мы ничего худого против вас не замышляем. Мы готовы предложить вам дружбу. Двадцать пять лет вы охотно поддерживали связь с людьми на Ганимеде. Зачем же вдруг начинать войну против землян?
— Все эти двадцать пять лет мы стремились сделать жителей Ганимеда юпитерианами, — холодно ответил тот. — Когда же мы выяснили, что они не хотят этого, и установили, что они ниже нас по своему умственному развитию, тогда мы решили предпринять кое-какие шаги, чтобы смыть наш позор. — И он закончил внушительно, чеканя каждое слово: — Мы, юпитериане, не потерпим присутствия всякого сброда!
Повернувшись лицом к ветру, юпитерианин торжественно отступил назад. Очевидно, беседа на этом закончилась.
Роботы возвратились на свой корабль.
Второй робот сказал:
— Кажется, дела наши плохи. — И задумчиво добавил: — Все именно так, как нам говорили наши конструкторы. У этих юпитериан чрезмерно развитый комплекс превосходства да плюс к тому крайняя нетерпимость ко всему, что затрагивает этот комплекс.
— Нетерпимость проистекает отсюда же, — заметил Третий. — Беда в том, что эта нетерпимость подкреплена силой. У них есть оружие, а наука шагнула далеко вперед.
— Так вот почему нас специально инструктировали не обращать внимания на приказы юпитериан! Теперь я не удивляюсь! Это же просто пародия на высшие существа! — воскликнул Первый и добавил с присущими роботам доверием и преданностью людям: — Ни один человек никогда таким не станет.
— Все это верно, но сейчас речь не об этом, — сказал Третий. — Ясно одно: над нашими хозяевами нависла смертельная опасность. Юпитер гигантская планета, а юпитериане и по количеству населения, и по ресурсам в тысячи раз превосходят землян. Если им удастся создать силовое поле, чтобы использовать его в качестве оболочки межпланетного корабля, как это сделали на Земле, то при желании они в два счета захватят всю Солнечную систему. Вопрос лишь в том, как далеко они продвинулись в этом направлении, какое еще оружие у них есть, что за приготовления они ведут. Вернуться с этими сведениями — вот наша задача, и нам следует подумать, что делать дальше.
— Трудненько же нам придется, — заметил Второй. — Юпитериане вряд ли пожелают нам помочь.
Это было сказано еще довольно мягко.
Третий робот призадумался на минутку, а затем сказал:
— Мне кажется, нам нужно только выждать. За эти тридцать часов они уже несколько раз пытались уничтожить нас, ничего не добившись. Они наверняка сделали все, что могли. В комплекс превосходства всегда входит извечное стремление спасти свой престиж, и предъявленный нам ультиматум доказывает, что в нашем случае дело обстоит именно так. Они бы никогда не позволили нам убраться восвояси, если бы могли нас уничтожить. Так что, если мы не улетим, они наверняка сделают вид, будто преследуя какие-то свои цели, сами захотели, чтобы мы остались.

продолжение следует...

Айзек Азимов
Непреднамеренная победа.

окончание.

Затем правительственный чиновник вновь обратился к роботам:
— Существа с Ганимеда! Мы решили провести вас по некоторым нашим фабрикам, чтобы показать вам хотя бы ничтожную часть наших величайших достижений. Потом мы отпустим вас назад на Ганимед, с тем чтобы вы там сеяли уныние и страх среди остального сбро… остальных живых существ.
Третий робот шепнул Второму:
— Заметь особенность их психического склада. Им обязательно нужно доказать свое превосходство. И все лишь ради поддержания собственного престижа.
А затем он отстучал с помощью кода:
— Благодарим за предоставленную возможность.
Однако престиж был поддержан, в чем роботы довольно быстро убедились.
Демонстрация сил была похожа на поездку и осмотр Всемирной выставки. Юпитериане показывали каждую мелочь и объясняли буквально все, охотно отвечая на вопросы, так что Первый робот сделал сотни заметок, весьма неутешительных для землян.
Военный потенциал только этого так называемого захолустного города в несколько раз превышал потенциал Ганимеда. Десяток таких городов мог произвести столько продукции, сколько не производило все межпланетное государство землян. А ведь это была ничтожная часть той военной силы, которую мог выставить весь Юпитер.
Первый робот толкнул Третьего локтем, и тот обернулся:
— Ну, что тебе?
Первый серьезно спросил:
— Если у них есть силовые поля, то людям на Земле несдобровать, ведь так?
— Боюсь, что так. А почему это тебя вдруг заинтересовало?
— Да потому, что они не показали нам правое крыло здания. Может быть, именно там изготавливаются силовые поля. Если так, то, видимо, они хотят сохранить это в тайне. Хорошо бы выяснить. Ведь ты сам понимаешь, это основное.
Третий мрачно посмотрел на Первого:
— Может, ты и прав. Во всяком случае, упускать ничего нельзя.
Они как раз шли по огромному сталеплавильному заводу, разглядывая стофутовые балки из стойкой к воздействию аммиака кремнистой стали, которые завод выдавал по двадцать штук в секунду.
Третий робот равнодушным тоном спросил юпитерианина:
— Скажите, а что находится в том крыле?
Правительственный чиновник проконсультировался у администратора завода и сказал:
— Там термический цех. Множество технических процессов требует высоких температур, которых не выдержит ни один живой организм. Вот почему этими процессами управляют дистанционно.
Он направился к перегородке, от которой так и несло жаром, и показал на маленькие круглые отверстия, закрытые каким-то прозрачным материалом. Сквозь эти отверстия проникали дымчато-красные нити света — за стеной сквозь густой, мглистый воздух цеха виднелись пылающие горны.
Первый робот бросил недоверчивый взгляд на юпитерианина и отстучал:
—Ничего, если я зайду внутрь и осмотрю все как следует? Меня это очень заинтересовало.
Третий робот сказал:
— Брось дурить. Они не соврали. Впрочем, если хочешь, то валяй, только не задерживайся, нам надо еще многое успеть посмотреть.
— Вы, видимо, не представляете, какая там жара, — сказал юпитерианин. — Вы же там сгорите.
— О нет, — пренебрежительно заявил Первый робот, — нам жара нипочем.
Юпитериане немного посовещались между собой, затем ритмичная работа завода была нарушена столь непредвиденным случаем и началась суматоха. Установили экраны из теплопоглощающих материалов и открыли заслонку, которую до этого во время работы горнов ни разу не открывали. Первый робот вошел внутрь, и за ним тут же закрыли заслонку. Юпитериане прильнули к прозрачным окошечкам. Робот подошел к ближайшей плавильной печи и пробил летку. Поскольку он ростом немного не вышел и не мог сверху заглянуть в печь, то он наклонил ее и выпустил часть жидкого металла в разливочный ковш. Он с любопытством взглянул на содержимое ковша, затем погрузил в него руку по локоть и начал мешать расплавленный металл, желая установить его консистенцию. Покончив с этим, он вытащил руку из ковша, стряхнул капли сверкающего металла на пол и обтер кисть руки об одно из своих шести бедер. Затем медленно прошелся вдоль плавильных печей и просигналил, чтобы его выпустили.
Когда он вышел из термического цеха, юпитериане отступили на приличное расстояние и обдали его струей жидкого аммиака, который, шипя и пенясь, испарялся до тех пор, пока температура тела у робота не снизилась.
Первый робот, не обращая ни малейшего внимания на аммиачный душ, сказал:
— Они не соврали. Никаких силовых полей там нет.
Третий робот начал было отчитывать его:
— Понимаешь ли… — но Первый немедленно прервал его:
— Не зря же я старался. Люди приказали нам выяснить все, разве не так? — И обратившись к юпитерианину, он отстучал решительно: — Послушайте, а юпитерианская наука получила силовые поля?
Прямота Первого робота была естественным следствием менее развитых умственных способностей. Два его товарища знали об этом и поэтому решили, что возражать бесполезно.
Юпитерианский чиновник постепенно выходил из состояния транса; невольно создавалось впечатление, что он тупо уставился на руку робота, ту самую, которую тот опускал в расплавленную сталь. Наконец он медленно произнес:
— Силовые поля?! Так это они вас главным образом интересуют?
— Да, — отчеканил Первый робот.
К юпитерианину прямо на глазах возвратилась самоуверенность, и он резко отстучал:
— Эй вы, сброд, пошли!
Третий робот заметил Второму:
— Ну вот, мы опять сброд. Похоже, что нас ждут неприятные вести.
Второй с грустью согласился.
События разворачивались на самой окраине города — в той части жилого массива, которую на Земле назвали бы пригородом, — в одном из взаимосвязанных между собой зданий, весьма отдаленно напоминавших земной университет.
Никаких ответов и объяснений не давалось. Официальный представитель юпитерианского правительства быстро шел впереди, а роботы следовали за ним в полном убеждении, что сейчас они увидят самое худшее.
Конечно, не кто иной, как Первый робот, остановился перед раздвинутой частью стены, после того как остальные прошли.
— Что это такое? — спросил он.
Помещение было заставлено низкими маленькими скамейками, юпитериане крутились возле странных приборов, основную часть которых составлял мощный электромагнит длиной в дюйм.
— Что это такое? — опять спросил Первый робот.
Юпитерианин нетерпеливо обернулся.
— Это учебная биолаборатория для студентов. Вам она ни к чему.
— Но чем они тут занимаются?
— Изучают микрофлору. Вы что, микроскопа никогда не видели?
В разговор вмешался Третий робот:
— Видели, но другого типа. Наши микроскопы помогают органам зрения, чувствительным к энергии, и действуют за счет преломленных лучей. Ваши же, очевидно, основаны на принципе расширения массы. Весьма остроумно.
Первый робот спросил:
— Можно, я посмотрю некоторые ваши образцы?
— Да что в этом проку? Вы не можете пользоваться нашими микроскопами из-за своих сенсорных ограничений, и нам придется выкинуть образцы. Бросьте ерундить.
— Но мне и не нужен микроскоп, — удивленно возразил робот. — Я легко могу перестроиться и буду видеть не хуже, чем в микроскоп.
Он подошел к ближайшей скамейке, а все студенты отступили в дальний угол, чтобы не осквернить себя. Первый робот отодвинул юпитерианский микроскоп в сторону и начал внимательно разглядывать предметное стекло. Озадаченный, он отошел, взял второе стекло, третье… четвертое…
Вернувшись к ожидающим, он спросил юпитерианина:
— Я полагаю, образцы под микроскопами — живые, не так ли? Я имею в виду тех маленьких червячков…
Юпитерианин ответил:
— Разумеется.
— Странно, стоит мне на них взглянуть, как они тут же подыхают.
Третий робот обратился к двум своим товарищам:
— Мы же забыли, что испускаем гамма-лучи. Первый, пойдем-ка отсюда поживей, а то все образцы под микроскопом передохнут. — И он повернулся к юпитерианину: — Боюсь, что наше дальнейшее пребывание здесь может оказаться гибельным для более слабых форм жизни. Лучше нам уйти отсюда. Надеюсь, образцы не слишком трудно будет заменить. И коли на то пошло, вам тоже лучше держаться подальше от нас, а то как бы наше излучение не подействовало и на вас. Как вы себя чувствуете, нормально?
Юпитерианин двинулся прочь в гордом молчании, однако следует заметить, что с этого момента он стал держаться от них подальше.
Больше не было сказано ни слова, пока роботы не вошли в огромный зал. В самом центре его, несмотря на мощные силы притяжения Юпитера, висели в воздухе без всякой поддержки (точнее, с невидимой поддержкой) огромные бруски металла.
Правительственный чиновник отстучал:
— Вот вам ваше силовое поле в его окончательном виде. Внутри этой сферы вакуум, так что поле выдерживает давление нашей атмосферы плюс такое количество металла, вес которого равен массе двух больших космических кораблей. Ну, что вы на это скажете?
— Скажу, что теперь вы получили возможность выйти в космос, — ответил Третий робот.
— Правильно. Ни один пластик, ни один металл не удержат вакуум при нашем атмосферном давлении, а силовое поле — пожалуйста. И сфера силового поля будет нашим космическим кораблем. В течение года мы построим сотни тысяч таких кораблей. Затем тучей двинемся на Ганимед и расправимся с так называемыми разумными тварями, которые претендуют на мировое господство.
— Люди на Ганимеде никогда не претендовали… — начал было Третий робот.
— Молчать! — цыкнул на него юпитерианин. — А теперь возвращайтесь на свой Ганимед и расскажите всем, что вы тут видели. Те маломощные силовые поля, какие, к примеру, имеются на вашем корабле, не устоят против наших, потому что самый маленький наш корабль по величине и мощи будет в сотни раз превосходить ваши корабли.
— Тогда нам ничего больше не остается, как вернуться с этим сообщением, — ответил Третий робот. — Пожалуйста, доставьте нас обратно к нашему кораблю, и мы распрощаемся. Но между прочим, да будет вам известно, вы кое-что недопоняли. У нас на Ганимеде, конечно, есть силовое поле, но на нашем корабле его нет. Нам оно просто не нужно.
Робот повернулся и знаком приказал своим товарищам следовать за ним. Некоторое время они молчали, а потом Первый робот удрученно пробормотал:
— Давайте попробуем разрушить эту установку.
— Не поможет, — ответил Третий робот. — Они задавят нас числом. Так что бесполезно. В течение ближайшего десятилетия с нашими хозяевами будет покончено. Устоять противюпитериан невозможно. Их слишком много. Пока они были привязаны к Юпитеру, человечество находилось в безопасности. А сейчас, когда у них силовые поля… Мы можем лишь доставить людям эту печальную весть. Часть людей, конечно, еще сможет продержаться некоторое время в тайных убежищах, ну а потом…
Город остался позади. Роботы вышли на открытую равнину неподалеку от озера, туда, где на горизонте темным силуэтом вырисовывался их космический корабль, когда юпитерианин вдруг произнес:
— Эй вы, сброд! Вы сказали, что ваш корабль не имеет силового поля?
Третий робот равнодушно ответил:
— Нам оно не нужно.
— Как же тогда ваш корабль выдерживает космический вакуум? Ведь разность давлений должна разорвать его на куски!
И он изогнул щупальце, словно желая этим немым жестом дать понять, какова юпитерианская атмосфера, которая давит на вас с силой двадцать миллионов фунтов на квадратный дюйм.
— Все это очень просто, — ответил ему Третий робот. — Наш корабль не герметизирован. Давление, что внутри, что снаружи — одинаковое.
— Даже в космосе? В вашем корабле вакуум? Вы лжете!
— Пойдите и убедитесь сами. Ни силового поля, ни герметичности. Что же в этом удивительного? Мы не дышим. Свою энергию мы получаем прямо из атомной. Есть воздух, нет его — нам это безразлично, и в вакууме мы чувствуем себя не хуже, чем рыба в воде.
— Но абсолютный нуль?
— Какое это имеет значение? Мы стабилизируем температуру своего тела. Окружающая температура нас не интересует. — Он помолчал, а затем добавил: — Ну, мы пойдем на корабль. Прощайте. Мы передадим людям на Ганимеде ваше заявление: война не на жизнь, а на смерть!
Однако юпитерианин сказал:
— Подождите немного. Я скоро вернусь.
Он повернул назад и поспешил в город.
Роботы остановились и стали молча ждать.
Прошло не меньше трех часов, прежде чем вернулся представитель центрального правительства Юпитера, а вернулся он запыхавшись. Он остановился, как обычно, в десяти футах от роботов, а затем пал ниц и в такой униженной позе пополз к ним. Он ничего не говорил до тех пор, пока его резиноподобная серая кожа не коснулась их, а затем отстучал покорно и уважительно:
— Досточтимые сэры! Я связался с главой нашего центрального правительства, который лишь теперь узнал обо всех обстоятельствах дела, и смею вас заверить, Юпитер хочет только мира.
— Прошу прощения, что вы сказали? — безучастно спросил Третий робот.
— Мы готовы возобновить контакты с Ганимедом и рады сообщить вам, что никаких попыток выйти в космос мы предпринимать не будем. Наши силовые поля будут использованы только для нужд самого Юпитера.
— Но… — заикнулся было Третий робот.
— Наше правительство охотно примет любого человека, которого наши досточтимые братья, люди на Ганимеде, пожелают к нам послать. Милостивые государи, если вы теперь удостоите нас чести и поклянетесь жить в мире…
К Третьему роботу протянулось покрытое чешуей щупальце юпитерианина, и тот, словно ошеломленный, пожал его. То же самое сделали Второй и Первый, когда им были протянуты два других щупальца.
Юпитерианин торжественно провозгласил:
— Да здравствует вечный и нерушимый мир между Юпитером и Ганимедом!
Космический корабль, протекавший как решето, вновь находился в открытом космосе. Давление и температура опять упали. Роботы все смотрели на огромный, постепенно уменьшающийся шар под названием Юпитер.
— Они, конечно, искренне предлагали мир, — заметил Второй робот, — и мне очень приятно, что они повернули на 180 градусов, но я никак не могу понять, в чем тут дело.
— Я думаю, юпитериане вовремя опомнились и поняли, сколь пагубна мысль о причинении зла людям, нашим хозяевам, — заметил Первый робот. Так что все объясняется весьма просто.
Третий робот глубоко вздохнул и сказал:
— Видите ли, тут проблема чисто психологическая. Эти юпитериане обладают комплексом превосходства толщиной в милю, так что, когда им не удалось уничтожить нас, они пошли на все, только бы спасти свой престиж. Всякие их выверты, объяснения и рассказы были типичным бахвальством, чтобы пустить нам пыль в глаза, чтобы мы смирились перед их мощью и превосходством.
— Все это понятно, — прервал его Второй робот, — и все же почему…
Третий продолжал:
— Но получилось совсем не так, как они рассчитывали. Они преуспели только в том, что убедились — мы их во всем превосходим: мы не тонем, не едим и не спим, расплавленный металл нам не вредит. А отсутствие герметичности на нашем корабле потрясло их, сыграло роковую роль. Их последним козырем было силовое поле. Но когда выяснилось, чтомы в нем вообще не нуждаемся и можем жить в вакууме при абсолютном нуле, — это их совсем доконало, тут все и рухнуло.
Третий робот помолчал, а потом философски изрек:
— Когда комплекс превосходства так вот рушится, то это уж навсегда.
Второй робот после некоторого раздумья сказал:
— Но все это еще ничего не объясняет. Чего им беспокоиться о том, что мы можем или не можем? Ведь мы всего лишь роботы. Воевать-то им придется с людьми.
— В этом-то все дело, приятель, — мягко ответил Третий робот. — Мне это пришло в голову, только когда мы покинули Юпитер. Ты знаешь, по своей оплошности, совершенно непреднамеренной, мы совсем забыли им сказать, что мы только роботы.
— Так никто же нас об этом не спрашивал, — сказал Первый робот.
— Правильно. Поэтому они считали, что мы и есть настоящие люди и что остальные земляне подобны нам.
Он взглянул еще раз на Юпитер и глубокомысленно заметил:
— Не удивительно, что они решили поджать хвост.

НОЧНЫЕ ЗАБАВЫ
Не прошло и года после их свадьбы, а он уже начал ей изменять. В ее-то возрасте, да после двух уже состоявшихся разводов, было бы смешным думать, что третий по счету суженый, действительно, отлучается на целую ночь по делам производственной необходимости. Ну, какая может быть производственная необходимость у шофера? А у него хотя бы раз в неделю да появлялась таковая. Выдумывал, конечно и про срочные рейсы, и о крайней необходимости к утру машину подремонтировать, и о желании сделать левый заработок. Знала она, куда мужики ночами ездят налево, догадывалась, на ком и как подрабатывают. Поди и сама не девочка уже.
Какое-то время терпела, да помалкивала, когда он снова готовился в ночное. Но терпение как-то резко оборвалось, когда он сочинил небылицу об очень ответственном задании. В тот вечер и решила она насолить и ему и его любовнице. Усадила перекусить на дорожку и всыпала в макароны по-флотски десятка пяток сильнодействующих снотворных таблеток. Сожрал макароны-то, не поморщился даже. И она проводила его до порога с загадочной улыбкой: если не заснут по дороге до "места производства", то уж в объятиях незнакомой пассии - точно. А значит в эту ночь обломятся любовные утехи.
Она и проснулась утром с той же мыслью. Как он там? Проснулся или не может глаза продрать? Какую благодарность отвесила ему ночная разлучница за богатырский сон?
Телефон спозаранку растрезвонился. Кто кроме него может звонить? Догадался небось о снотворном-то? Теперь желает выразить свое негодование? Ну, что ж, пусть выражает.
Она подняла трубку. Это был не он. Абонент представился металлическим голосом: "Капитан милиции, оперуполномоченный... А муж ваш дома? Ах, отсутствует? На очень ответственном задании? Если хотите узнать, что за ответственное задание ему пришлось выполнять, приезжайте в отделение".
Ее сердце разрывалось от волнения. Значит, не у любовницы он был. Значит, не изменял?
Дежурный майор подвел её к решетке "обезьянника", где её суженый мирно спал между двух бомжей.
- Пьяный что ли? - спросила она.
- И не пахнет, - ответил майор, - Сами не поймем в чем дело? Думали, наркотиков наглотался. Он у вас не наркоман?
Она от стыда опустила глаза, тихо ответила:
- Это я ему ещё вечером в макароны пять сильнодействующих таблеток подбросила. Думала он не на работу, а к любовнице едет.
Капитан расплылся в улыбке:
- Дорогая вы наша! Да вас к награде представлять надо! Если бы не вы, мы этого взломщика ещё лет пять бы ловили. Хитрый гад. А тут такое везение: продавцы открывают свой меховой магазин, а он спит прямо на прилавке в обнимку с мешком. А в мешке - шубки, да манто. Сказочная удача! А вы что, действительно не знали, чем ваш муж ночами занимается?
- Да мы женаты-то с ним без году неделя... - Она резко повернулась и пошла к выходу из отделения. На сердце было легко и спокойно. И подумалось: пусть уж лучше ворует, чем изменяет. Все ведь в дом, а не из дому.
Несколько лет она ему писала нежные письма...
2000 г.
ПИСЬМО ЗЭКА СУДЬЕ
Вот уже прошло три месяца, дорогая Вера Ивановна, с того дня, как мы виделись с вами последний раз. И хотя за преступление, совершенное мной в уголовном кодексе существует значительная "вилка" от трех до восьми, на последней нашей встрече вы влепили мне на всю катушку. Но я нисколько не обиделся, и мое почитание к вам меньше от этого не стало. Сам виноват.
Здесь, на неуютном севере, я часто вспоминаю ваш теплый приглушенный голос, когда вы читали приговор, ваши недвусмысленные взгляды, которые вы направляли в мою сторону в ходе обвинительной речи прокурора. Да, милая моя Вера Ивановна, я вор-рецидивист, но и вору не возбраняется право на личные чувства.
В ходе судебного процесса вы спрашивали меня, правда ли, что я напоил охранника мехового магазина водкой со снотворным? Так ли было дело, когда я, не найдя ключей в карманах уснувшего сторожа, подломил дверь в подсобное помещение, где хранились шубы, воротники и шапки? Вы справлялись, были ли у меня сообщники? А я, завороженный, любовался вами и отвечал невпопад, нисколько не думая о последствиях. Теперь-то понимаю, что отделался бы не восьмью, а тремя-пятью годами, если бы не был в вас влюблен.
Таких женщин как вы, я никогда не встречал - красивых, отзывчивых, понимающих чужую беду. С каким вниманием, каким интересом вы слушали меня, когда я отвечал на ваши вопросы! Я даже хотел, чтобы этот процесс никогда не прекращался. Боже мой, как мило было видеть, как вы закусываете губки, как поправляете за ухо выбившуюся прядь волос, как подносите пальчик к лицу, требуя тишины в зале суда, как мило улыбаетесь, разговаривая с коллегами заседателями. Я даже на какое-то время забыл о зловредном прокуроре, который, брызгая слюной, требовал самого строгого наказания. И хотя он добился своего, но - наивная простота! - не смог сломить меня. А все потому, что меня грела любовь. К вам, милая Вера Ивановна. Только к вам!
Вы заметили, наверное, что я отвечал на все даже самые провокационные вопросы чисто механически, словно находясь под гипнозом. Мой адвокат-защитник однажды даже чуть было мне не врезал оплеуху за неправильный ответ. А все потому, что в это время я старался угадать, что за одежда у вас под судебной мантией? Белая блузка ли с короткой юбкой, или строгий костюмчик? А как хотелось бы вас увидеть в облегающем вашу фигуру платье от какого-нибудь известного кутюрье!
Вы спрашивали, как я распорядился деньгами, вырученными за ворованный товар, и я, как чумной, делясь с вами правдой и только правдой, честно признался, что все до копейки проиграл в карты. Дурак! Невежда! А ведь мы могли бы с вами промотать их на юге. Но теперь на юг мне с вами не попасть в течение восьми лет. В течение восьми долгих лет! Отгоняют от себя мысль о том, что пока я нахожусь здесь, на Колыме, вы, что вполне вероятно, можете оказаться среди пальм и кипарисов с кем-нибудь другим. Человеком более удачливым, чем ваш покорный и любящий слуга. Не с мужем, конечно, потому как у вас его нет и не было. Я знаю, выяснял, справлялся. И тем не менее мы все равно поедем когда-нибудь к морю вместе, любезнейшая Вера Ивановна. Потому как я верю в свое полное исправление. Конечно, если ваши чувства ко мне окажутся взаимны. Мало того, хотя это и не принято у зэков-рецидивистов, я буду много и упорно трудиться. Но отнюдь не на благо нашей родины, а на благо вас одной. Единственной. Вот увидите, я обязательно стану честным и исполнительным заключенном только ради того, чтобы мне, если повезет, сбросили пару-тройку лет и досрочно выпустили за хорошее поведение. И тогда мы сможем встретиться гораздо раньше. И уж, конечно, не в зале судебного заседания.
Конечно, конечно, дорогая моя, вы можете не отвечать мне на это письмо. Не стоит себя копроментировать ! И конечно же, будете удивлены, когда получите послание от арестанта, бывшего вора. Заметьте - бывшего! Но я и не настаиваю на ответе. Я лишь прошу о разрешении писать вам, боготворить вас и надеяться...
Берегите себя, милая. Нежно целую вас и кланяюсь ниже пояса. Любящий Анатолий Пахомов.
2000 г.

ДМИТРИЙ КАЗАКОВ
АНТИКВАРИАТ
окончание.
Темнело медленно, дождь шуршал по обшивке, капли сползали по стеклам иллюминаторов, сумерки надвигались на разрушенный город, смазывая очертания раз¬валин. Дневная работа была давно сделана, ужин съеден. Команда “Гермеса” отдыхала при неярком, но вполне достаточном аварийном освещении, какое не засечешь и с полусотни метров.
Стас дремал в пилотском кресле, краем уха улавливая немузыкальное пение Антона и негромкий стук — Лара устроила ревизию препаратов в аптечке. Толик и Ната, несмотря на отвратительную погоду, бродили по развалинам.
— Эх, скучно-то как, — заметил Антон, прервав очередную песню, мало чем отличную от десяти предыдущих. — И видеоизлучатель не включишь… Мы от тоски помрем дня через три.
— А ты книги читай, — посоветовала Лара. — Вон их сколько. Половину трюма забили этими бумажными штуками. И кто знал, что они такие тяжелые?
— Точно, — не открывая глаз, проговорил Стас. — Зря, что ли, мы транскрибер гоняли?
Три дня назад, когда обнаружили склад книг, с помощью транскрибера удалось создать программу де-шифровки и загрузить ее в индивидуальные вычислительные центры каждого.
— Можно попробовать. — Антон почесал слегка прикрытую космами лысину. — Пойду выберу чего-нибудь…
Стас удивленно хмыкнул — меньше всего ожидал, что предложение Лары будет принято всерьез.
Антон вернулся довольно быстро, сжимая в руках толстую книгу в оранжевом переплете. Вычислительный центр на поясе механика слегка поскрипывал, а около глаз мерцали виртуальные очки, позволявшие видеть кириллический текст уже переведенным на язык Метрополии.
— Что это? — спросила Лара.
— Э… Карлос Кастанеда, — ответил Антон. — Название уж больно понравилось: “Искусство сновидения”!
— Это о вкусном и здоровом сне? — Стас вылез из кресла, с интересом глянул на обложку, где красовался голый мужик с морской раковиной на макушке. — Пойду тоже чего-нибудь выберу…
Узкий и неудобный проход в трюм располагался в задней части рубки, пользовались им только в полете, но сейчас Стас просто не хотел мокнуть под дождем.
Он открыл дверцу и по прижавшейся к стене лесенке спустился вниз, туда, где громоздились штабеля книг. Огляделся и задумчиво огладил подбородок, щетина на котором догнала в размере волосы на го-лове.
Книг были сотни, и как выбрать что-то интересное без помощи программы-справочника или гида, Стас не знал. Вытащил одну наугад, черную, толстую, как любитель посиделок в пивных барах.
“Л.Н.Толстой, — гласили буквы на обложке. — Война и мир”.
Стас задумчиво взвесил книгу на ладони и положил на место — с такой глыбой тягаться рановато, для начала нужно найти что-нибудь попроще. Подходящая книжечка отыскалась довольно быстро — потрепанная, в яркой обложке, украшенной изображением облаченного в скафандр мужика.
— “Роберт Хайнлайн. Звездная пехота”, — с некоторым трудом прочитал Стас. — Наверняка воспоминания какого-нибудь ветерана времен первых войн в космосе. То, что нужно…
Он поднялся по лесенке, у дверцы столкнулся с Ларой. Та почему-то смутилась и отступила в сторону, а когда Стас прошел мимо, шмыгнула вниз, в полутьму трюма.
— Чего это она? — спросил Стас.
Антон не ответил, из-за оранжевой книги виднелись только переходящий в лысину лоб и задумчиво шевелящиеся брови. Стас пожал плечами и прошел к креслу.
Он открыл книгу, несколько минут соображал, куда делись буквы, и только потом догадался перевернуть тонкий лист из бумаги, именуемый страницей. Прочел первое слово и ощутил, как в голове что-то шевельнулось…
Чтение оказалось процессом странным. Изложенные на бумаге ряды корявых символов преобразовывались в мозгу в звуки, краски, запахи, порождали какие-то мысли, мало связанные с тем, что описывалось в тексте…
Стас ощутил себя рядом с героями романа, выпал из реальности куда сильнее, чем при просмотре видео или виртуальной игре. Он не заметил, как вернулась в рубку Лара с томиком “Джен Эйр”, как вошедшие Толик и Ната удивленно вытаращили глаза…
Он читал.
Когда с трудом оторвался от очередной страницы, обнаружил, что за иллюминаторами черно, Антон храпит в обнимку с томиком Кастанеды, Ната дремлет, Лара негромко всхлипывает, а Толик шелестит страницами, тараща глаза, как сова в полдень.
Стас отложил книгу и выключил свет.
От пульта донеслось немелодичное курлыканье, извещающее, что пришло время вставать. Стас заворочался и попытался открыть глаза. Это получилось сделать только с третьей попытки
Над входом в санитарный блок горела лампочка — Антон, как обычно, встал раньше всех.
— Доброе утро, — проговорил Стас, трансформируя кресло в сидячее положение и нажимая сенсор на подлокотнике. Одеяло с шорохом втянулось в отведенную ему полость.
— Доброе, — без особой радости отозвался Толик.
На полу рядом с ним валялась обложкой вверх раскрытая книга, на которой зловещего вида дядька душил красавицу, облаченную в несколько квадратных сантиметров прозрачной ткани.
“Джеймс Хедли Чейз. Положи ее среди лилий”, — прочитал Стас.
Антон выбрался из санитарного блока, туда незаметно и стремительно, точно мышь, скользнула Лара. Ната потянулась, одеяло сползло с высокой груди, но взгляд Стаса сам собой передвинулся на небольшой томик, что девушка держала в руке.
“Старшая Эдда” — гласила надпись на нем.
— Странно я себя чувствую, клянусь духом, — сказал Антон, — голова тяжелая, как после пьянки, толь-ко вот мыслишки разные в ней бегают…
— Про них потом расскажешь, — ответил Стас, — лучше завтраком займись. Сегодня твое дежурство.
— А чего им заниматься? — механик пожал плечами. — Даже печку не включишь.
— Хотя бы консервы открой. — Стас нажал сенсор на пульте, полюбовался на отползающий в сторону люк.
Позавтракали быстро, пустые упаковки консервов полетели в бак утилизатора. Тот заурчал, а люди по одному начали выбираться из корабля, под серое небо, в клубящийся над развалинами туман.
Стас в паре с Натой отправились на участок, недавно разведанный Толиком
Прочесывали развалины без особой спешки. Находки поначалу были пустяковыми, в рюкзаке за спиной Стаса тренькали друг о друга несколько ложек, да лежал в кармане примитивный прибор связи, называвшийся “сотовым телефоном”.
— Опять не повезло, — сказала Ната, когда под очередным завалом нашлись обломки, годные для продажи меньше, чем прошлогодний снег. — Как ты думаешь, так на самом деле бывает?
— Как? — Стас положил на место кусок камня и изумленно посмотрел на девушку, непривычно печальную и задумчивую. — Ты о чем?
— О книгах. — Ната смущенно потупилась. — Неужели все происходило так, как там описано? Сигурд, Брунгильда…
— Не знаю, ежкин корень. — Стас пожал плечами. Вчера с первых страниц он понял, что “Звездная пе-хота” — стопроцентный вымысел, ведь люди никогда не воевали ни с какими жуками. Но это понима-ние не помещало воспринять книгу как описание реальности. — Не знаю, — повторил Стас. — Давай лучше работать, а о развлечениях затем поговорим.
— Ладно, — кивнула Ната, и они зашагали к следующей точке, отмеченной в памяти сканера.
Вопреки байкам, работа черного археолога большей частью скучна, монотонна и лишена особых радостей, состоит не из перестрелок, погонь и ошеломляющих открытий, а из банального копания в мусоре.
К обеду Стас и Ната были грязны по уши, а рюкзак стал значительно тяжелее.
— Ну что, пойдем? — спросила девушка, когда таймер в вычислительном центре Стаса негромко пискнул.
— Пойдем, — ответил он. — А то что-то в животе урчит…
Безраздельно царивший с утра туман осел, ветер разогнал облака, и “Гермес” сверкал под солнцем, как глыба хрусталя, зато марево маскирующего поля сделалось почти невидимым.
У подножия трапа прямо на земле сидел Антон, восторженно пялился куда-то в пространство.
— Ты что? — поинтересовался Стас, принюхиваясь. — Лара с Толиком пришли?
Самое удивительное — спиртным не пахло.
— Нет еще, — ответил механик. — А у меня поехала точка сборки, а в энергетическом теле начались флюктуации…
И он поднес руки к лицу, взглянул на них с невероятным удивлением, точно видел первый раз.
— Ну и ну! — Стас отшатнулся.
— Он и раньше сумасшедшим был, — заметила Ната, — а после этого Кастанеды и вовсе свихнулся…
Антон подскочил, будто его ужалили в филейную часть, вытаращил глаза и опрометью бросился вверх по трапу. Ната выразительно покрутила пальцем у виска, Стас только покачал головой.
Ноги после целого дня работы передвигались с некоторым трудом, а набитый добычей рюкзак впивался в спину десятками бугров, неизвестным науке образом выросших за время обратного пути.
— Когда же придем? — спросил Антон, вытирая с лица пот.
— Вон за теми развалинами должен быть “Гермес”, — ответил Стас. — Если я не путаю…
Сегодня они работали на самом дальнем от корабля участке, около руин старой крепости, откуда были видны острый мыс при слиянии двух рек и остатки громадной желтой церкви на нем.
Стас не ошибся, из-за развалин показались “Гермес”, открытый люк и машущие руками у подножия трапа Ната и Толик. Ветер донес полные эмоций крики.
— Чего это они орут? — спросил Антон, поправляя рюкзак.
— Вот уж не знаю, — ответил Стас и добавил вычитанную в одной из книг фразу: — Милые бранятся — только тешатся.
Толик и Ната ссорились и раньше, но все обходилось парой ударов, банальным “Пошел ты!” и “Пошла ты, подруга!”, после чего следовало быстрое, слезливое до тошноты примирение. Сейчас разлад шел со-всем по другому сценарию.
— Ты, куколка, хоть понимаешь, с кем связалась? — рявкнул Толик. — Такие клевые парни, как я, на дороге не валяются!
— Твое место — в свинарнике, рядом с псами! — гордо ответила Ната.
Щеки ее алели, глаза сверкали, и выглядела девушка на редкость решительно. Исчезло ее всегдашнее подобострастие по отношению к приятелю, появилась уверенность в себе.
— Разве ты ведешь себя как мужчина? — спросила Ната. — Ты трус и женовидный ублюдок!
— Заправь ленту в свою печатную машинку, а об остальном позабочусь я сам! — Толик шагнул вперед, но не подумал успокоить подругу пощечиной, как обычно, а попытался обнять ее за плечи.
Ната отшатнулась.
— Ты слышишь то же, что и я? — поинтересовался Стас, ощущая, что его челюсть готова отвиснуть до пояса.
— Ага, — ошалело кивнул Антон. — Они как-то странно разговаривают. Я и не думал, что этот хлыщ такие слова знает.
Толик тем временем заметил, что у ссоры появились зрители.
— Это наша разборка, парни, — сказал он вальяжно. — Две собаки дерутся — третья не мешай. Мы са-ми с куколкой все решим. Вам понятно?
— Еще бы не понятно, — ответил Стас. — Только не убейте друг друга, а то еще возись потом с похоронами…
Они обогнули ссорящуюся парочку и двинулись к грузовому люку. Там избавились от рюкзаков, а когда вернулись к трапу, ссора продолжалась, хотя и на некотором удалении от “Гермеса”.
Доносились гневные выкрики.
— Чего это они? — спросил Стас, поднявшись в рубку
— Настоящий мужчина, — Лара отложила потрепанный цветастый томик со знойной красоткой и том-но улыбнулась, — обязательно заметит горячее сердце и ранимую душу настоящей женщины…
Раздался грохот — споткнувшийся на последней ступеньке Антон звучно хряснулся коленками об пол.
— Ну, чума, — пробормотал механик. — Клянусь духом…
Выпавшая из кармана комбинезона фляжка негромко, как-то сиротливо брякнула.

Вибролопата визжала, как записная истеричка, бессильно елозила по блестящей темной поверхности, оставляя неглубокие царапины.
— Что за материал такой? — спросил Толик, когда Стас отключил питание и визг стих.
— Вот уж не знаю, вроде обычный камень. Давай попробуем раскопать сбоку и поднять ее.
Они пошли в разные стороны, расчищая поверхность рядом с открытым участком, и Стас довольно быстро наткнулся на край. Вонзил под него вибролопату, включил ее, налег хорошенько…
Вырвавшаяся из потных ладоней ручка хлестнула по лицу с такой силой, что перед глазами потемнело. Стас ощутил, что падает, потом обнаружил себя лежащим на груде камней.
В глазах склонившегося над ним Толика виднелся страх.
— Всэ… ноэмално… — проговорил Стас, морщась от боли в челюсти. — Ежкин коэнь…
— У тебя губы разбиты и кровь из носа течет, — сообщил Толик.
— Поыду к Ларе, — шатаясь, Стас ухитрился подняться. — А ты обследуй пока другие точки.
Путь до корабля занял в два раза больше времени, чем обычно, голова кружилась, возникало странное ощущение, что ноги то удлиняются, то укорачиваются, как телескопические хлысты.
Увидев “Гермес” и сидящую на нижней ступеньке трапа Лару, Стас облегченно вздохнул.
— Что с тобой? — Она вскочила, затрепетали книжные страницы.
— Лопата взбунтовалась. — Стас попробовал улыбнуться, но боль заставила отказаться от этой идеи.
— Пойдем наверх. — Лара обняла командира за пояс, осторожно повела по трапу.
Когда окунулись в душное нутро корабля, усадила в ближайшее кресло, а сама метнулась к аптечке. Стас на мгновение прикрыл глаза, поплыл куда-то, а когда пришел в себя, ощутил резкий неприятный запах и холодное прикосновение к предплечью.
— У тебя легкое сотрясение, — сказала Лара, — сейчас введу кое-что, станет легче, но до вечера придется полежать.
— А что с тобой? — Только тут Стас обратил внимание, что глаза у Лары красные, а нос чуть припухший. — Ты что, плакала?
Инъектор сухо щелкнул, кожу предплечья кольнуло.
— Ничего, — ответила Лара, отводя взгляд. — Книга попалась такая… героиню жалко… ее там все бросают…
— Как можно плакать из-за букв на бумаге? — спросил Стас и осекся, вспоминая, как сам переживал за идущих к Ородруину хоббитов.
На Земле “Гермес” простоял три недели, тринадцать дней прошло с того момента, как пришлось перейти на режим энергомолчания. За это время Стас одолел около полутора десятков книг, в основном того жанра, что именовался в древности “фантастикой”…
Поначалу было тяжело, почти на каждой странице приходилось обращаться к словарю вычисли-тельного центра, чтобы узнать значения многочисленных архаичных слов. Но потом Стас втянулся и начал получать от чтения удовольствие не меньшее, чем от вдыхания спор адского гриба.
Не отставали от командира и другие. Лара глотала сентиментальные романы, Толик — тексты про сыщиков с крепкими кулаками, Ната — всякую ерунду вроде саг и легенд.
Антон тоже что-то читал, но книги непонятно почему прятал. Куда более странным выглядело то, что он перестал пить, а по вечерам уходил куда-то в сторону от корабля. Ната и Толик немного времени проводили вместе, после давешнего скандала мало разговаривали, а бывший продавец больше не заводил бесед о том, как бы побыстрее разбогатеть.
Лара поглядывала на него со все большим и большим интересом.
А сам Стас несколько раз ловил себя на мечтаниях о другом мире, более чистом, светлом, где люди сражаются не за деньги, а за идеи, под дружбой понимаю! не деловой союз, а что-то другое, любовью не называют секс, где нет жестких законов Метрополии и ты волен сам выбирать дорогу…
— Можно плакать, — сказала Лара, — как видишь.
— Такое впечатление, что я попал в дом для умалишенных, — пробормотал Стас, глянул на пульт и едва не застонал.
На центральной консоли, напоминая раскинувшею крылья огромную бабочку, лежала книга. На темной обложке золотились крупные буквы: “Федор Достоевский. Записки сумасшедшего”.
Проснулся Стас будто от толчка, несколько мгновений полежал, вслушиваясь в вой ветра за стенками и вглядываясь в заполняющий нутро “Гермеса” мрак, по¬том обратил внимание на то, что люк открыт, судя по тому, как отчетливо доносится звук.
Тревога кольнула сердце, заставила спешно выбраться из кресла. Стас влез в комбинезон, нащупал в кармане фонарик.
Снаружи оказалось не так темно, как в корабле, сквозь неторопливо ползущие облака там и сям просвечивали звезды, над самым горизонтом виднелся белесый лунный диск.
Антон стоял на коленях, взобравшись на ближайшую к “Гермесу” кучу обломков, и что-то бормотал. Когда он вскинул руку, Стас ощутил, как его охватывает морозцем: в ладони механик сжимал вибронож, достаточно большой и мощный, чтобы разрезать ствол дерева.
Вот только деревьев рядом не было.
Антон поднял руку еще выше, лезвие блеснуло. Стас рванул с места, под ногой громыхнул камушек, механик повернул голову, нож стремительно пошел вниз. Стас перехватил его в последний момент, сжал предплечье Антона, и они покатились по земле.
— Что ты делаешь, ежкин корень? — прохрипел Стас, вырвав нож из руки механика и усевшись на поверженного верхом.
— Пусти, — ответил Антон глухо, из левой руки у него выпала тонкая книжечка. — Я должен это сделать. Высшее служение человека есть смерть, а смерть добровольная и мучительная возносит погибшего к вершинам блаженства…
— Что за бред? — Стас встал, морщась от появившейся в голове боли, нагнулся и поднял книгу.
— Отдай! — Антон попытался прыгнуть прямо с земли, лысина его блеснула, но Стас отступил в сторону, и механик промахнулся.
— Вот уж нет! — Стас почувствовал, как от гнева начинает гореть лицо. — Книга освобождения? Истинное учение бессмертия? А ну марш в корабль! Быстро! А не то устрою тебе кровопускание, но не смертельное, а болезненное!
Даже в темноте было видно,как Антон побледнел. Он торопливо поднялся и принялся отступать к “Гермесу”, не отрывая глаз от взбешенного командира.
— Книг он начитался! — рычал Стас, торопливо поднимаясь по трапу. — Да поимей меня горный тролль… тьфу!., если я позволю кому-нибудь из вас или себе еще раз перевернуть страницу! Подъем, мать вашу!
На последней ступеньке трапа Антон споткнулся и упал внутрь. Грохот удара смешался с воплем боли. В темноте зашуршало, раздался недовольный голос Наты:
— В чем дело? Спать не даете!
— Мы улетаем! Немедленно! — Стас обошел Антона и шагнул к пульту, нажатием сенсора включил свет. — И пока я буду высматривать окно между патрулями, вы должны вышвырнуть из трюма все книги!
— Что? — Лара поднялась на кровати, изумленно заморгала.
— Это приказ! — прорычал Стас. — Понятно?!
— Чего орать-то? — Толик вылез из-под одеяла, какой-то весь белый, дряблый и обвисший.
Стас сплюнул и отвернулся к пульту, вывел на экран данные сканеров пространства.
Кружащие вокруг Земли патрульные корабли не могут контролировать всю поверхность планеты, они оставляют двигающиеся “слепые пятна”, где сопровождающий старт энергетический выброс останется незамеченным.
За спиной слышались недовольные голоса, шаги, затем переместились ниже, в трюм, но Стас не обращал на них внимания. Он работал, выискивая момент, когда наступит ближайшее “окно”.
— Через тридцать три минуты, — пробормотал, закончив вычисления. — Должны успеть…
Полоса света из люка падала на развалины, виднелись суетящиеся люди, вытаскивающие из трюма охапки книг. Стас понаблюдал за ними несколько мгновений и принялся обшаривать рубку, заглядывая всюду: в личные шкафчики, под кресла, в уголки, где можно устроить тайник. Наверняка все отложили что-то для себя, нечто понравившееся, зацепившее душу…
Один томик шлепнулся на стол, второй, третий… Джеймс Хедли Чейз, Эрл Стэнли Гарднер — это занач-ка Толика, Гомер, “Песнь о Роланде” — Наты, куча книжек в мягких обложках с томными красавицами в объятиях суровых мужчин спрятана Ларой…
Расставаться с тем, что отложил сам, оказалось труднее всего: Толкиен, Фрэнк Херберт, Роджер Желязны. Стас ощутил, что отрывает кусок от самого себя, но решительно шлепнул эти книги в общую стопку. А затем ухватил и поволок все к люку.
— Что ты делаешь? — отчаянно выкрикнула Лара, когда он швырнул найденное в рубке наземь.
— Спасаю кое-кого от заразы, — ответил Стас. — Вы закончили?
— Да, — мрачно буркнул Антон.
— Тогда все на корабль. — Стас первым поднялся по трапу. В рубке подошел к оружейному хранилищу, набрал код доступа. Понаблюдал, как отъезжает в сторону бронированная крышка, и полез внутрь.
Ната отшатнулась, обнаружив командира с плазменным ружьем в руках.
— Ты сошел с ума! — губы Толика тряслись, глаза бегали.
— Нет, — Стас покачал головой. — Пока еще нет. Занимайте места, через десять минут стартуем…
— Зачем? Куда? — захлопала ресницами Лара.
— Домой. Мы нашли достаточно, чтобы окупить полет и пожить в свое удовольствие некоторое время. — Стас подошел к люку, прицелился. — А оставаться здесь смертельно опасно…
Сердце дрогнуло, но он уверенно нажал спусковой сенсор. Ослепительно-белый луч ударил в темнеющую неопрятным бугром груду книг, они вспыхнули жарко и весело, будто ждали этого момента.
— Не-е-ет! — гневный вопль вырвался сразу из четырех глоток.
— Да! — Стас повернулся, не опуская ружья. — Всем оставаться на местах!
— Зачем? Ну зачем? — спрашивала Лара, пока он шел к пилотскому креслу, закрывал люк и готовил корабль к взлету.
— Эти книги… — Стас нажимал сенсоры, вглядывался в появляющиеся на экране диаграммы. — Они опаснее сотни солярных бомб! Они делают нас слабыми, порождают странные мысли, сомнения в том, что незыблемо в традициях Метрополии… Лучше обойтись без них!
Он выглянул в иллюминатор, посмотрел на пылающую груду бумаги, где в алом пламени корчились и рассеивались черным пеплом страницы, нажатием сенсора активировал защитный экран.
Изображение за иллюминатором размылось и исчезло.
— Старт, дамы и господа, — проговорил Стас, и “Гермес” прыгнул вверх, как огромный кузнечик.
Костер из смертельно опасного антиквариата остался внизу.

МИХАИЛ ПУХОВ
КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ
Небо было пусто. Лега не проползла еще и четверти дневного маршрута, и ее законное место в зе-ните занимала сейчас изогнутая полоска Бетона. Бледный серп естественного спутника Беты очень на-поминал бы облачко, если бы не четкость очертаний. Настоящих облаков на небе, как всегда, не было, и ничто там не появлялось, хотя все сроки давно истекли. Подобным дурным приметам следует верить — даже древние узнавали расположение богов по расположению звезд и другим небесным явлениям.
Другое дело, что глазеть на небеса бессмысленно. Эволюция наделила человека прекрасным зре-нием, но и слухом она его не обделила. А когда придет “Лунь” — примем как аксиому, что это все-таки случится — грохот будет стоять такой, что даже камни на вершине Картинной Галереи услышат и, по-колебавшись немного, не удержатся и покатятся сюда, вниз.
Павлов перевел взгляд на шершавую поверхность скалы, и вовремя, потому что рейсфедер, про-висевший под карнизом почти сутки после вчерашнего ужина, начал изготовление новой ловушки.
Некоторое время Павлов следил, как рейсфедер, аккуратно переставляя волосатые лапы, совер-шает челночные рейды по выбранному участку скалы, кое-где оставляя после себя пятна черной смолы, запах которой должен завлекать местную живность на погибель. Конечно, невооруженным глазом Пав-лов не мог различить ни волосатых ног, ни черных блестящих капель — выручало воображение. Вот через час, когда точки сольются в линии, а линии — в силуэт, надо будет внимательно рассмотреть тво-рение рейсфедера в бинокль и сделать снимки, если это действительно что-то оригинальное. Бесполезно угадывать смысл телеизображения по первым строкам развертки, если всего их несколько тысяч.
Ровная треугольная стена Картинной Галереи уходила в бескислородное небо Беты на добрую сот-ню метров, почти сплошь покрытая тщательно выполненными рисунками, которые составляли ее един-ственное отличие от других скал, в беспорядке торчавших из причудливого леса. Рейсфедеры не отлича-ются общительностью, и ближе, чем на километр, они друг к другу обычно не приближаются. И как только самцы находят самок в брачный период? Но никто никогда не наблюдал, как рейсфедер покидает насиженную скалу и отправляется в опасное путешествие через мстительные заросли.
А сейчас из леса, напоминающего склад колючей проволоки, появился Сибирин. Он подошел мол-ча и остановился рядом с Павловым, похожий из-за скафандра на робота.
— Ну как? — спросил Павлов. Он ничего не имел против своего напарника, но иногда его раздра-жала привычка того молчать, когда от него ждут информации.
— Ничего нового, — ответил Сибирин. — Связи опять не было.
Павлов ничего не сказал. Ракетобус “Лунь” снабжал планетные отряды экспедиции всем необхо-димым. Если бы он появился с опозданием на одной из центральных планет, где люди ходят в шортах и пьют воду из родников, ничего страшного не произошло бы. Но группа Бета находится, можно сказать, на привилегированном положении.
— Я разговаривал с Базой, — сказал Сибирин. И опять замолчал.
— И что?
— А ничего, — сказал Сибирин. — Вершинин стартовал с Альфы согласно графику. Полет прохо-дил нормально. А потом он не вышел на связь.
— И все?
— Ракетобус исчез уже где-то в нашем районе, — сказал Сибирин. — Радары с Базы обшарили все прилегающее пространство, но безрезультатно. А что они могли увидеть на таком расстоянии?
— И Там думают, что “Лунь”… — начал Павлов.
— Нет, — сказал Сибирин. — Возможно, у них авария двигателя.
— А почему тогда нет связи?
— “Лунь” — фотонный корабль, — объяснил Сибирин. — Отражатель и антенна у него совмеще-ны.
— Ясно, — сказал Павлов. — Хотя постой. Если “Лунь” находится в нашем районе и если у них просто авария двигателя, они могли бы добраться до нас на боте.
— Безусловно, — сказал Сибирин. — Но Вершинин оставил бот на Альфе. Их орбилет стоит на профилактике, и горит программа исследования экзосферы.
— Вершинин добр, — сказал Павлов. Он помолчал. — А что они еще сообщили?
— Они посоветовали нам переходить на режим экономии, — сказал Сибирин. — Они выслали беспилотный грузовик, самый быстрый. Он прибудет через две недели.
— А мы не можем выйти навстречу?
Каждая планетная группа имела в своем распоряжении небольшой четырехместный орбилет, предназначенный для исследования верхних слоев атмосферы. Иногда орбилет использовался для встречи с ракетобусом “Лунь” на низкой орбите. Это происходило обычно при смене состава группы или в случаях, когда посадочный бот “Луня” по каким-либо причинам не функционировал. Например, когда Вершинин оставлял его на Альфе.
— На нашем-то тихоходе? — спросил Сибирин. — А что мы можем? В крайнем случае добраться до Бетона.
— Плохо, — сказал Павлов. — Две недели мы не протянем.
— Что об этом говорить, — сказал Сибирин. — Чему быть, тому не миновать. Глядишь, так и вой-дем в историю. С само го черного хода.
Они замолчали. Странно, что так трудно поверить, что через неделю тебя не будет, подумал Пав-лов. Все слова Произнесены, все ясно, но воспринимать это как неизбежную реальность невозможно. Че-ловек — великий логик, но в подобных обстоятельствах логика отступает на второй план, уступая место надежде. Возможно, это и к лучшему. Сейчас мы пойдем подготавливать материалы для тех, кто придет после нас, оформлять отчеты, излагать на бумаге последние мысли, писать прощальные письма и вооб-ще делать все, что положено. Но поверить в это мы не поверим, пока не кончится кислород.
— Кажется, один из нас в нее уже попал, — сказал Сибирин.
Павлов повернулся к нему. Сибирин стоял, запрокинув голову, и смотрел в бинокль на вершину Картинной Галереи.
Рейсфедер под карнизом исполнил примерно треть своего очередного шедевра. Различить что-нибудь на таком расстоянии было, конечно, невозможно.
— Взгляни сам, — Сибирин протянул бинокль.
На скале, как на фотографии, была изображена груда камней, бесформенных, кроме одного. Этот камень имел правильные полукруглые очертания и представлял собой на самом деле верхнюю часть головы человека в скафандре. Из-под щитка шлема блестели чьи-то глаза. Очередь носа еще не наступи-ла. Иногда в поле зрения попадали волосатые паучьи ноги рейсфедера или его наспинный глаз, похожий на объектив фотокамеры.
Рейсфедер входил в рабочий ритм.
— Тогда это я, — сказал Павлов. — Он начал рисунок, когда ты еще не появился.
— Разве это важно?
— Механизмы восприятия у всех разные, — объяснил Павлов, — Для человека действительность это кинофильм, цветной, объемный и так далее. Для рейсфедера это скорее ряд медленно проявляющих-ся и медленно сменяющихся фотопластинок. Во время работы запись не может ни исказиться, ни сте-реться из его памяти.
Сибирин кивнул.
— Ясно.
— Меня удивляет другое, — сказал Павлов. — Раньше он никогда не изображал людей. Почему это вдруг взбрело ему в голову?
— Начинать никогда не поздно, — сказал Сибирин. — И не нужно приписывать животным чело-веческие мотивы поведения. “Что-то” может прийти в голову только человеку.
— Спасибо за объяснение, — улыбнулся Павлов. — Пошли лучше к себе. Надо все привести в по-рядок, а ждать бессмысленно. Я наведаюсь сюда сделать снимки попозже.
Некоторое время они шли через лес молча, внимательно следя, чтобы ветви колючих растений не повредили защитную ткань скафандров. Потом Сибирин вдруг засмеялся.
— Что с тобой? — спросил Павлов.
— Я вспомнил теорию Пратта насчет рисунков рейсфедера.
По спине Павлова пробежал холодок.
— Тебе повезло, если она несостоятельна, — добавил Сибирин.
Когда люди Пратта, высадившиеся в системе Леги век назад, впервые увидели наскальные роспи-си Беты, они потратили немало времени и сил на розыски разумных обитателей планеты, прежде чем удалось выяснить, что автором рисунков является, по земным понятиям, обыкновенное насекомое, а сами рисунки представляют собой просто ловушки для других представителей фауны. На скалах изо-бражалась обычно мелкая живность, преимущественно летающая, и это дало Пратту основание предпо-ложить, что рейсфедер рисует в каждом данном случае именно то животное, которое хочет заполучить к себе в сети. Что намеченная жертва, видя издали свое увеличенное изображение, принимает его за другое существо своего вида, хочет познакомиться с ним поближе и заканчивает жизненный путь в желудке хищника.
— Несостоятельна — не то слово, — сказал Павлов, хотя это было понятно. — Бесспорно, часто так и бывает. Но Пратт считал, что рисунки рейсфедера оказывают на обитателей Беты гипнотическое воздействие, что они обладают магической притягательной силой. А это уже весьма сомнительно.
— Насколько я понимаю, обратного тоже никто не доказал, — спокойно сказал Сибирин.
Мистика, подумал Павлов. Человек странно устроен. Даже стоя на пороге неизбежной смерти, он боится всякой иррациональщины. Все суеверны. Глупо.
— Даже при всем желании я не смогу подняться на Картинную Галерею, — сказал он. — Так что все это вздор.
— Мир полон тайн, — заключил Сибирин. — Но мы не умеем их рационально использовать. На-пример, рейсфедер. Мы определили химическую формулу его смолы и приготовили лучший в мире клей. Не лучше ли было приспособить рейсфедера как своеобразный живой фотоаппарат. Ведь его рисунки необыкновенно точны.
— Верно, но ты не заставишь его рисовать то, что ты хочешь, — сказал Павлов. — А иногда он изображает вещи, которых вообще не существует. Оказывается, у него есть некоторая склонность к аб-стракции.
— Что-то я о таком не читал.
— Ты и не мог читать об этом, — сказал Павлов. — Сейчас я покажу тебе несколько фотографий.
— Значит, тебя можно поздравить? — сказал Сибирин. — Определенно метишь в историю.
Они приблизились уже к зданию станции, стоявшему на неширокой каменистой площадке среди леса. Станция была стандартная, двухместная, хотя при необходимости здесь могло разместиться и деся-теро. Они подождали в тамбуре, пока давление выровняется.
Потом, когда дверь отворилась, они сняли скафандры и вошли внутрь, под купол.
— Показывай, что ты там такое открыл, — напомнил Сибирин.
— Сейчас.
Купол станции был абсолютно прозрачен, только его восточный край был наглухо закрыт фильт-ром, пре¬дохранявшим не защищенные скафандром глаза от яркого сияния Леги. Прямо над головой па-рил узкий серп далекого Бетона.
Павлов вытащил фотоальбом из ящика стола и открыл его на нужной странице.
— Полюбуйся.
С прекрасно выполненной черно-белой фотографии на них смотрело чудовище. Бесформенное, аморфное, бесхребетное, оно вытягивало неуклюжие щупальца, карабкаясь по странно гладким, лучи-стым, кристаллическим скалам, сверкающим зеркальными гранями.
— Ты встречал на Бете что-нибудь подобное?
— Нет. Хотя постой. Одна из предыдущих групп занималась здесь микробиологией. В их отчете есть очень похожие фотографии, — Сибирин засмеялся. — Но у рейсфедера нет микроскопа. Так что ты, видимо, действительно сделал открытие.
Павлов медленно закрыл альбом и положил его на место. Потом он поднялся.
— Эти рисунки я уже описал, — сказал он. — Делать мне больше нечего. Пожалуй, пойду сделаю снимки. Их ведь тоже надо описать.
Сибирин внимательно на него посмотрел.
— Знаешь что, — сказал он. — Все мы прекрасно понимаем, что это вздор. Что ты не сможешь подняться на Картинную Галерею, что рисунки рейсфедера не оказывают гипнотического воздействия на человеческий организм и так далее. Но мне будет спокойнее, если ты посидишь здесь. Я сам сделаю снимки.
— Но мне здесь просто нечего делать.
— Займись чем-нибудь, — сказал Сибирин. — Поработай пока на рации.
Он пошел в тамбур. Павлов следил по контрольному пульту за его выходом. Потом повернулся к радиостанции и надавил клавишу с надписью “Местные линии”.
— Здесь станция Бета, — сказал он. — Станция Бета называет ракетобус “Лунь”…
Он повторил эту фразу несколько раз, переставляя слова, потом выждал положенные пять минут, снова повторил серию вызовов, опять подождал пять минут и еще столько же — на всякий случай. По-том он нажал клавишу с надписью “Центр”.
С Базой, которая находилась на расстоянии миллиарда километров от Беты, двусторонней связи в обычном понимании быть не могло, потому что запаздывание радиоволн составляло примерно час. По-этому связь строилась на принципе “диалога глухих” — База постоянно передавала соединенные в одно целое сообщения для удаленных планетных групп, и это выглядело как обычная передача последних известий. Если радистам Базы требовалось ответить на чье-либо донесение, они включали ответ на оче-редную сводку. В других случаях содержание программы не изменялось.
Павлов, включив радиостанцию, очутился где-то в середине передачи, дослушал ее до конца, а по-том с самого начала до того места, где он включился. Ничего нового по сравнению с тем, что передал ему Сибирин, Павлов не услышал. Тогда он выключил радиостанцию, потому что дверь тамбура отвори-лась.
— Можешь меня поздравить, — сказал Сибирин, освободившись от скафандра. — Меня он тоже изобразил. Смотри.
Павлов взял фотографию. Картина была написана тщательно, со всеми подробностями. На каме-нистой площадке среди валунов стоял человек в скафандре. Рядом сидел другой. Оба смотрели вверх, точно ждали, что из объектива невидимого для них фотоаппарата сейчас вылетит птичка.
— Странно, — сказал Павлов.
— Ты имеешь в виду ракурс? — спросил Сибирин. — Но он на нас так и смотрел — сверху вниз. Меня лично больше радует, что я теперь тоже вроде как попал в историю.
— Странно, — повторил Павлов, глядя на фотографию. — Я что-то не помню, чтобы ты сидел.
— Я действительно не садился, — сказал Сибирин. — У меня нет такой привычки. Это ты сидишь. Я — вот он, стою.
— Я? — сказал Павлов. — У меня тоже нет такой привычки. Кроме того, неужели ты не видишь, что это не мое лицо?
— За скафандрами плохо видно, — сказал Сибирин. — Но на мое оно еще меньше похоже.
Он смотрел на фотографию. Тот, кто стоял, был не он.
А сидящий не был Сибириным. И у них обоих нет привычки сидеть на камнях под Картинной Га-лереей. Это были другие люди.
Рейсфедер изображает действительность — когда это действительность — абсолютно точно. Оши-бок он никогда не делает.
Но другие люди не появлялись на планете уже четыре недели. Ни на самой Бете, ни даже в ее окре-стностях.
— Послушай, — сказал Павлов. — У тебя есть портрет Вершинина?
— Где-то есть. Зачем он тебе понадобился?
— Тащи его сюда, — сказал Павлов.
Он смотрел на репродукцию наскального изображения. “Как мало мы знаем о животных! — думал он. — Даже о тех, с которыми сталкиваемся ежедневно. Что мы знаем об их органах чувств? Сибирин сказал, что у рейсфедера нет микроскопа. А вдруг ему и не нужен микроскоп? Вдруг он может видеть микроорганизмы так же отчетливо, как мы видим себе подобных?..”
— Вот тебе Вершинин, — сказал Сибирин. — А вот его штурман Серов. Я захватил его на всякий случай.
Павлов смотрел на фотографии. Он слышал дыхание Сибирина, который разглядывал их через его плечо. Ошибки быть не могло.
— Да, — сказал Сибирин после непродолжительного молчания. — Именно такое рациональное использование я и имел в виду. Но… Я понимаю, что сверху ему виднее. Что он мог увидеть их оттуда, незаметных для нас, если они приземлились за скалами. Но почему мы тогда не слышали, как они сади-лись?..
Павлов ответил не сразу. Так уж мы устроены, думал он. Мы невольно приписываем животным человеческие мотивы поведения, наши мысли и наши чувства. И то, что некоторые змеи реагируют на тысячные доли градуса, а птицы ориентируются по магнитному полю, ничему не может нас научить.
Мы судим о животных с позиций антропоцентризма. И слишком часто ошибаемся.
— Иди готовь орбилет, — сказал он. — А я пошлю радиограмму на Базу. Мы летим на Бетон.

Он посмотрел вверх. В синем прозрачном небе парил узкий серп спутника, огромная каменная пустыня, воспринимаемая человеческим глазом как маленькое бледное облачко с четкими очертаниями.
На блестящем свежей смолой рисунке, похожем на черно-белую фотографию, снятую в необычном — вид сверху — ракурсе, четверо стояли обнявшись на каменной осыпи рядом с искалеченным космоле-том и смотрели в зенит, задрав головы.
Рейсфедер, поставив последнюю клейкую точку, отполз под верхний карниз Картинной Галереи и стал ждать, когда летающие животные, которых он так хорошо изобразил, придут в гости к своим отра-жениям.

Эдмонд Гамильтон
НЕВЕРОЯТНЫЙ МИР

   Тускло-красная планета увеличивалась в небе с ужасающей быстротой. Ракета падала на нее. Хвостовые дюзы изрыгали  пламя,чтобы замедлить падение. Пронзительный вопль рассекаемого воздуха оглушал двух человек внутри ракеты.
   Молодой Бретт Лестер ощутил тошноту, налегая на спутавшиеся ремни стабилизатора. Он  сделал  над  собой усилие и попытался поглядеть вниз,  на поверхность Марса. Он увидел плоскую красную равнину  с расплывчатым черным пятном на севере.  Хоскинс, занимавший кресло пилота,  яростно боролся, чтобы удержать ракету от вращения.  Его широкое, умное лицо превратилось в напряженную маску,  а короткие пальцы бегали по рычагам  управления. А  потом был последний взрыв,  потрясший мозги Лестера, резкий, оглушительный толчок, потом оцепенелое молчание...
   Они были на Марсе.
   Лестер понял это, и его охватил ужас.
   Впервые люди  покинули Землю и очутились на другой планете.
Он старался подобрать слова, достойные этого исторического момента. Но  первым заговорил Хоскинс. Старший инженер осторожно ощупывал ногу, и на лице его отразилось облегчение.
   - Кажется, мой нарыв сейчас прорвался, - сказал он.
   Лестер был ошарашен и возмущен.
   - Ваш нарыв!  - воскликнул он. - Вот мы здесь первые из людей на Марсе,  а о чем вы заговорили прежде всего? О своем нарыве!
   Хоскинс взглянул на него и проворчал:
   - Этот нарыв мучил меня всю неделю.  Попробуйте посидеть на нарыве, а потом скажите, как вам это понравится...
   - Хорошо,  хорошо, забудем об этом! - вскричал Лестер. – Мы на Марсе, человече! Доходит ли это до вашего тупого, лишенного воображения мозга?
   Хоскинс выглянул из окна.  Сквозь толстые кварцевые  стекла была видна только пустыня ползучего красного песка, странствующих дюн и гребней.
   - Да, мы сделали это, - сказал Хоскинс равнодушно. - И если мы вернемся благополучно,  это даст кое-что для науки о  звездоплавании.
   - Вы только об этом и думаете?  - спросил Лестер.   -  Ведь здесь перед нами целый неизвестный мир...
   Хоскинс пожал своими широкими плечами.
   - Он не неизвестен.  Мы знаем от астрономов,  на что должен быть похожим Марс:  пустынная планета, где очень мало кислорода, совсем нет воды и собачий холод.
   - Но мы не знаем,  какие  живые  существа  можно  встретить здесь! - вскричал Лестер с юношеским энтузиазмом.
   Хоскинс усмехнулся:
   - Вы,  долдно быть, начитались этих диких псевдонаучных историй, какие сейчас выходят по сотне в неделю, об этих красных жукоглазых марсианах, об ужасных чудищах и так далее?
   Лестер покраснел:
   - Ну да,  я, конечно, прочел кучу историй... Собственно говоря, это  и заставило меня заинтересоваться ракетной  механикой.
   Старший инженер фыркнул.
   - Ну ладно, можете забыть о своих глазастых марсианах и обо всем прочем. Вы знаете, что в этом мире слишком холодно, а атмосферы слишком мало,  чтобы поддерживать жизнь живых существ.
   - Знаю, - согласился Лестер. - Но я, можно сказать, надеялся, что можно будет найти...
   - Забудьте, - посоветовал Хоскинс. - Здесь нет ничего, кроме, может быть, каких-нибудь лишайников.
   - Но нельзя ли нам выйти?  - горячо спросил Лестер.  - Я бы  хотел посмотреть...
   Старший опять пожал плечами:
   - Хорошо.   Нам  понадобятся фетровые костюмы и кислородные
маски, вы это знаете. А сначала я сделаю пробу воздуха.
   Он завозился с приборами. Юный Лестер продолжал жадно вглядываться в пурпурную пустыню,  видневшуюся вокруг.   Она,   по крайней мере, выглядела в точности так, как он и ожидал: мрачная равнина красного песка,  чем-то схожего с  земным,   кроме цвета. Крутящиеся   песчаные смерчи вставали там и здесь,  а с неба разливался медный свет уменьшившегося солнца. Он обернулся, услышав удивленное восклицание Хоскинса:
   - Не могу понять! Прибор показывает, что воздух здесь почти
такой же   плотный,  теплый и насыщенный кислородом,  как и на
Земле!
   Даже Лестер знал, что это невозможно.
   - Вы ошиблись! Дайте я попробую.
   Он получил  те же результаты.  Воздух снаружи,  как говорил  прибор, был лишь немногим прохладнее земного и содержал столько же кислорода.
   - С ума сойти!  - воскликнул Хоскинс.  -  Здешние  условия, должно быть, сбили прибор с толку. Это невозможно...
   - Откроем дверь и посмотрим, - предложил Лестер.
   Они попробовали  чуточку  приоткрыть дверь,  готовясь снова захлопнуть ее,  если воздух снаружи окажется  непригодным  для дыхания... Они  были изумлены:  прибор не солгал.  Проникший в каюту воздух был теплым и показался им совершенно  похожим  на земной.
   Они широко открыли дверь и вышли из ракеты на  красный  песок... Казалось,  стоял погожий октябрьский день. Ласково светило медное солнце, а ветерок был прохладным и свежим.
   - Святители!  Значит, астрономы ошиблись! - воскликнул Хоскинс. -  Но все равно, это невозможно. Как может такая маленькая планета, как Марс, сохранить свою атмосферу, и как эта атмосфера может быть такой теплой?
   Сделав несколько пробных шагов, они почувствовали, что шаги их стали странно плывущими и что двигаться они  могут  сравнительно легко.  Но теплота и кислород продолжали оставаться загадкой.
   - Клянусь,  все это выше моих сил! - пробормотал Хоскинс. -
По всем законам астрономии и физики,  Марс должен быть  совершенно не таким...
   Глаза у Лестера заблестели:
   - Если здесь тепло и есть воздух и вода,  то могут найтись, в конце концов, и живые существа!
   Хоскинс фыркнул:
   - Ваши жукоглазые марсиане из рассказов?  Я думал,  вы  уже забыли об этих глупостях.
   - А я все-таки надеюсь,  что  здесь  должна  быть  какая-то жизнь, - настаивал Лестер. - Когда мы садились, я видел на севере большое черное пятно. Что бы это могло быть?
   - Наверно, выход темных пород на поверхность, - предположил
Хоскинс. - Мы можем посмотреть с вершины, вот с этого песчаного холма.
   Они взобрались на красный гребень, скользя ногами по песку, и оцепенели от удивления при виде неожиданного сходства пейзажа с земным.
   Стратонавты стояли на гребне песчаного холма. Отсюда им была видна пустыня на многие мили в сторону черного  пятна.   Но они не смотрели туда. Их внимание было приковано к четырем фигурам, которые двигались по песку невдалеке от них. Фигуры остановились и направились к земным людям.
   Четыре фигуры были, несомненно, человекообразными существами. Но они не походили на земных людей. У них была красная кожа, безволосый куполообразный череп, выпуклая грудная клетка и ходулеобразные ноги.    На  них красовались сложные доспехи из
ремней, на  груди у  каждого  висела  блестящая  металлическая трубка.
   Лица их были похожи на земные, несмотря на красный цвет кожи и торжественно-безжизненное выражение. Но глаза - совсем не земные. Эти  глаза были выпуклыми, со множеством граней, как у насекомых.
   - Я брежу!  - взвизгнул Хоскинс. - Это, наверно, от толчка! Я вижу   четырех красных жукоглазых людей.  И они идут прямо к нам!
   - Я тоже вижу,  - задохнулся Лестер. - Но они не могут быть правдой...
   Четверо жукоглазых  марсиан молча остановились в нескольких
футах от путешественников. Потом один из марсиан заговорил.
   - Алло,  чужестранцы!  - окликнул он пилотов на чистом английском языке. - Возвращаетесь в город?
   Хоскинс взглянул  на Лестера,  Лестер взглянул на Хоскинса.
Потом старший инженер тихо засмеялся:
   - Это  показывает,   насколько  легко при толчке появляются различные иллюзии. Ущипните меня, Бретт!
   Лестер протянул руку и щипнул. У инженера вырвался крик боли. Четверо  красных жукоглазых марсиан смотрели на  них  несколько удивленно.
   - Что,  собственно,  с вами, ребята? - спросил тот, который уже говорил. - С ума сошли или что ни будь такое?..
   - Значит, он существует и говорит по-английски, - с  трудом  произнес Хоскинс.  - Вы видите и слышите его,  не правда ли?
   - Да-а...  - дрожащим голосом отозвался Лестер.
- Я вижу и слышу, но все еще не верю.
   - Разрешите, я представлюсь вам, ребята, - сказал первый из марсиан. - Меня зовут Ард Барк. А вас?
   Они смущенно назвали себя. Марсианин представил своих спутников:
   - А это мои друзья: Ок Вок, Зинг Зау и Му Ку.
   - Как, черт возьми, вы ухитряетесь удерживать в памяти свои имена? -  спросил Лестер, говоря первое, что пришло ему в закружившийся мозг.
   Красное лицо Ард Барка потемнело.
   - Нам было нелегко с именами, я должен сознаться... Почему, черт возьми, нас не назвали как-нибудь поудобней?
   Ни Лестер,  ни Хоскинс не смогли на это ответить.  Ард Барк любезно продолжал:
   - Вы выглядите новенькими, ребята. Когда вы появились?
   - Только... только что, - неуверенно ответил Лестер.
   - Я так и думал, - заметил Ард Барк: - таких, как вы, я еще не видел. Ну ладно, пойдемте в город.
   Хоскинс и Лестер были озадачены.  Значит, это и был город -та расплывчатая темная масса на севере.  С этого расстояния он казался разнородной смесью фантастически переменчивых архетиктурных форм со всевозможными видами башенок, куполов и минаретов, выделявшихся на фоне медного неба.
   Двое жителей Земли были так потрясены неожиданностями,  что только через несколько минут сообразили, что идут с Ард Барком и другими красными марсианами к далекому городу.  Хоскинс шепнул на ухо Лестеру:
   - Это слишком много для нас: жукоглазые марсиане, потом город...
   - Вы не думаете, что мы разбились при посадке и что все это что-нибудь вроде загробной жизни,  - яростно спросил его  Лестер.
   Хоскинс запыхтел:
   - Не похоже на загробную жизнь. Кроме того, будь я мертвым, мои нарывы не болели бы сейчас.
   Один из  марсиан,   это  мог быть Ок Вок или Му Ку,  указал вдаль. Прямо к ним мчалось чудовище, какое можно увидеть только в кошмарном сне. Это было чешуйчатое зеленое существо величиною со слона,  похожее на помесь дракона с крокодилом.   Оно
бежало на  десяти коротких ножках.  Его огромные разинутые челюсти открывали ряд страшных белых зубов.  Ард  Барк  выхватил металлическую трубку,  висевшую у него на поясе, и направил ее на чудовище. Из трубки вырвался блестящий белый луч и ударил в
животное. Зеленое чудовище отпрянуло и умчалось.
   - Что... что это такое? - дрожащим голосом спросил Хоскинс.
   - Вульп,  - проворчал Ард Барк, пряча металлическую трубку.- Проклятые твари!
   - А каким это лучом вы прогнали его? - спросил Лестер.
   - Ну,  это считается разрушающим лучом, - ответил Ард Барк.
- Собственно говоря, он ничего не разрушает. Это самый обыкновенный безвредный луч, вульпы от него удирают.
   Лестер удивленно взглянул на него:
   - Но если это считается разрушающим лучом,   почему  он  не действует?
   Ард Барк фыркнул:
   - Потому что парень, который его выдумал, ничего не понимал в науке. Как может человек, ничего не понимающий в науке, придумать разрушающий луч?
   Ок Вок подтверждающе кивнул:
   - Это верно.  Мы пользуемся ими как сигналами.  Это все, на что они годятся.
   Лестер опять переглянулся с Хоскинсом.  К этому времени они уже подходили к городу,  и Ард Барк указал на большой аэродром на его окраине.  Это был, очевидно, порт межпланетного сообщения. На  его гладком асфальте стояли сотни межпланетных кораб-
лей самых   различных конструкций:  одни были цилиндрическими, другие стреловидные,  торпедообразные или дискообразные. Вид у них был очень внушительный, но Ард Барк насмешливо фыркнул.
   - Вот вам еще пример,  - сказал он.  - Мы получили  столько межпланетных кораблей,   но ни один из них не поднимется ни на вершок, потому что господа, которые их выдумывали, были недостаточно учеными,   чтобы заставить их работать...  Ну,  вот мы вернулись в город. Вам куда теперь?
   - Нам... Нам нужно осмотреться, - пробормотал Лестер.
   Марсианская столица имела поистине поражающий вид. Она состояла из нескольких довольно больших городов,  стоявших бок о бок, и  все они были различного архитектурного стиля.   В  той части, куда  они вошли,  стояли черные каменные здания, приземистые и массивные, очень древнего вида. За нею Лестер мог заметить секцию   из прекрасных прозрачных полусфер,  окруженных куполами. Рядом  была секция блестящих шестиугольных  хромированных башен,   дальше - секция высоких медных конусов,  а еще дальше - секция построек,  похожих на вертикальные  серебряные цилиндры.
   Еще удивительнее этого фантастического многообразия  незнакомых архитектур был разношерстный характер толпы на улицах. А толпа здесь была большая. Но лишь часть ее состояла из красных жукоглазых людей  вроде Арда Барка и его товарищей.  Остальные принадлежали к другим видам,  резко отличающимся друг от друга формой, размером и цветом.
   Ошеломленные глаза Лестера различали марсиан, возвышающихся над толпой на двадцать футов и шестируких; марсиан, похожих на маленьких безруких комариков; марсиан четырехглазых,  трехглазых и марсиан совсем безглазых, но со щупальцами, вырастающими из лица; синих, черных, желтых и фиолетовых марсиан, не говоря уже о   марсианах  неопределенных оттенков:  анилино-красного,вишневого, бурого цвета и марсиан прозрачных.
   Эта удивительная  толпа  носила самые разнообразные наряды, от простого набора ремней,  как у жукоглазых красных  марсиан,до шелковых одеяний,  блестящих, как драгоценные камни. У многих были мечи или кинжалы,  но большинство,  повидимому,  было вооружено лучевыми трубками или ружьями.
   Удивительнее всего было,  что женщины,  все без исключения, были гораздо привлекательнее мужчин. Действительно, Лестер заметил, что  любая марсианка, бурая, зеленая, синяя ил красная, могла быть образцом земной красоты.
   Хоскинс, разинув рот, смотрел кругом:
   - Откуда все они явились?
   Ард Барк поглядел на него:
   - Что вы хотите сказать? Они появились так же, как и вы.
   - Не понимаю,  - пробормотал Хоскинс.  - Ничего не понимаю! Не хочу   понимать.   Мне одного хочется:  вернуться на Землю! Идемте, Лестер.
   Он схватил Лестера за рукав.  Но тут вмешался Ард Барк. Высокий красный жукоглазый человек смотрел на них с  неожиданным подозрением.
   - Объяснитесь,  - продребезжал Ард Барк.  - Вы хотите  сказать, что  вы двое не созданы здесь, как все остальные? Что вы хотите вернуться на Землю?
   - Ну да,  - вскричал Лестер. Торопливо и гордо он объяснил: - Мы были слишком поражены,  чтобы сказать вам сразу.  Но мы - первые люди с Земли, посетившие эту планету.
   - Люди с Земли?  - вскричал Ард Барк. - Глаза его горели, а
голос поднялся до визга: - ЛЮДИ С ЗЕМЛИ!
   Над пестрой,  фантастической толпой, наполнявшей улицы, как бы поднялась внезапная буря.  Зеленые, красные, синие и желтые марсиане столпились вокруг двух путешественников в  неожиданно яростном возбуждении.
   - Вы уверены,  вы совершенно уверены,  что вы оба явились с Земли? - спросил Ард Барк со страстным отчаянием.
   - Конечно, - гордо ответил Лестер. Он наконец нашел возмож-
ность произнести несколько исторических слов:  - Друзья с Марса! - начал он. - При таком непредвиденном случае...
   - Они с Земли! Держи их, ребята! - завопил Ок Вок.
   И с оглушительным ревом вся толпа  ринулась  на  Лестера  и Хоскинса.
   Сбитые с ног,  отбиваясь от множества  рук,   протянувшихся схватить их, Лестер и его товарищ спастись от неминуемой гибели только потому, что нападавших было слишком много. Они забарахтались, стараясь выбраться из толпы, и услышали громовой голос
Арда Барка, унимавшего толпу:
   - Погодите, ребята! Не нужно убиватьсейчас же! Отведем их к Суперам. Пусть Суперы придумают, как лучше казнить землян.
   Лестера и  Хоскинса грубо подняли на ноги.  Они ужаснулись, увидев зловещий блеск в глазах этой марсианской толпы.
   - Не пробуйте удрать, вы оба! - резко прикрикнул на них Ард Барк. -  Вы сейчас отправитесь к Суперам. Они назначат вам самую жестокую кару за ваши преступления.
   - Какие преступления?  - слабо запротестовал Хоскинс. – Что мы вам сделали?
   - Как будто вы не знаете!  - яростно возразил Ард Барк.   -
Это вы, грязные люди Земли, создали нас, и вы сами это знаете!
   - Создали вас?  - изумился Лестер. - О чем, во имя неба, вы говорите?
   - Тепреь я знаю,  - заявил убедительно Хоскинс:- мы лежим в ракете без сознания. Нарыв или не нарыв - это мне только снится...
   Их потащили  сквозь враждебную,  бешеную толпу марсиан всех размеров, форм  и оттенков.  Руки,  когти,  щупальца и кинжалы  протягивались к ним со всех сторон.  Ненависть к ним была, казалось, всеобщей.
   Ард Барк и его товарищи тащили землян все дальше, через дико сменявшиеся части удивительного города,  пока  не  достигли секции, состоявшей из огромных золотых пирамид. Там их втащили в самую большую пирамиду, а толпа последовала за ними.
   Внутри были огромные машины, сияющие радуги, целый хаос научного оборудования.  Между машинами двигались, производя опыты, или   сидели неподвижно,  наблюдая,  марсиане во много раз уродливее всех тех,  кого земляне до сих пор видели, - похожие на осьминогов твари с огромными,  неподвижными глазами. У каждого было восемь пар шупальцев.
   - Это и есть Суперы? - вскричал Лестер, отступая.
   - Они самые! Это супер-ученые марсиане, - ответил Ард Барк.
- И вы это знаете. Ступайте. Вот Аган, верховный ученый.
   Их подтолкнули к осьминогообразному существу,  которое посмотрело на них неподвижными глазами, а потом проговорило свистящим голосом:
   - Моя телепатическая сила сразу же подсказала мне,  что это жители Земли, высадившиеся на нашей планете. Одного зовут Лестер, а другого - Холлинс...
   - Хоскинс... - неуверенно поправил инженер.
   Осьминогообразный Аган окинул его гневным взглядом:
   - Все равно,  похоже.  В конце концов, даже телепатия может ошибиться.
   Лестер не сводил глаз с этого создания:
   - Супер-ученые  марсиане с телом,  как у осьминогов...  Как раз как в том научно-фантастическом рассказе,  который  я  читал...
   Аган перебил своим кисло-писклявым голосом:
   - Да. Этот-то рассказ и виноват в том, что я здесь...
   Челюсть у Хоскинса отвисла.
   - Вы  хотите сказать,  что вы,  осьминогие люди,  появились здесь потому, что там, на Земле, был написан рассказ о марсианах-осьминогах? Что этот рассказ создал вас?
   - Конечно, - огрызнулся осьминог. - Вас это удивляет?
   Хоскинс дико засмеялся:
   - О нет.  Это нас нисколько не удивляет. Ничто в этом невероятном мире не удивляет нас больше.
   - Заткнитесь, Хоскинс! - приказал Лестер. Он серьезно обратился к Агану:
   - Объяснимся.  Как, скажите во имя всего, рассказ, написанный о  марсианах-осьминогах,  может создать марсиан-осьминогов здесь, за сорок миллионов миль?
   - Я вижу, вы много знаете о силе воли, - ответил Аган, ловко почесывая свой луковицеобразный череп кончиком щупальца.  -Это сделал не только написанный о нас рассказ - это сделал тот факт, что  сотни тысяч людей читали этот рассказ и, читая, воображали себе нас.
   - Но я не вижу...
   - Это очень просто,  - нетерпеливо перебил осьминог. - Мысленные излучения - определенная физическая сила,  столь же материальная, как и радиоволны, хотя и совершенно другого свойства. При    достаточной   массовости   и   интенсивности   эти высокочастотные мысленные волны могут сочетать свободные атомы в новую форму.  - Он поучительно помахал концом  щупальца.   -Когда вы   упорно  думаете о каком-нибудь предмете,  вы можете мысленно увидеть его. Правда? Это потому, что излучения вашего мозга на миг соединили свободные атомы в туманную и мгновенную форму того, о чем вы думаете. Форма эта держится в мозгу только мгновение, а потом исчезает.
   Но когда многие тысячи людей представляют себе один  и  тот же предмет, их соединенные мысленные излучения настолько сильны, что  могут сложить атомы в постоянную форму.  Вот  почему, когда тысячи  земных людей читают о людях-осьминогах и воображают их, то их мысленные излучения действуют на свободные атомы этой планеты и сочетают их в живые существа,  такие,  какие себе представляли эти читатели, - в нас.
   Лестер попытался возразить:
   - Но почему влияние соединенных мысленных излучений  сказалось не на Земле, где находятся все читатели, а именно на Марсе?
   - Очень просто, - объяснил Аган. - Мысленные излучения следуют по определенным силовым линиям,  вроде магнитных.   Линии мысленных сил идут от центра к периферии солнечной системы, от Земли к Марсу,  - так что все те странные и нелепые  марсиане, которых выдумывают писатели на Земле, автоматически воссозданы из свободных атомов этой планеты.
   Лестер взглянул  на  Ард  Барка и на остальных разгневанных жукоглазых людей:
   - Значит, все эти различные марсианские расы...
   - Все они выдуманы в рассказах земных  авторов, - ответил Агагн. - И каждый раз, когда рассказ прочтен и сотни читателей вообразили себе его, описанные в нем марсиане возникают здесь... Каждый автор, выдумывая своих марсиан, описывает и их город.  Каждый город отличается от других.  Вот почему  у нас такой беспорядок,  так много типов городов и различных видов марсиан.
   - Так  вот,  значит,  почему Марс так дьявольски переполнен сейчас! -  воскликнул гневно Ард Барк,  сверкнув на Лестера  и Хоскинса своими выпуклыми глазами.  - И все это по вашей вине, люди с Земли! Не пиши вы столько дурацких рассказов, у нас никогда не было бы такой кутерьмы... - Жукоглазый марсианин указал на гневную толпу позади себя.  - Посмотрите на эту  толпу, на марсиан всех цветов,  размеров и форм! Почему, черт возьми, ваши земные писатели не могут удовольствоваться  только  одним типом марсиан в своих рассказах? Тогда здесь все было бы в порядке. Но нет, каждый проклятый писака должен выдумать еще более дьявольский сорт марсиан! И на планете становится так тесно от   всяких  странных  типов,   что  никогда  не  знаешь  о какой-нибудь новой твари:  страшное ли это чудовище или только новый сорт марсиан?
   Ок Вок,  стоявший рядом с Ард Барком, добавил и свое яростное обвинение:
   - И почему, черт возьми, вы даете нам такие дурацкие имена? Вот смотрите на меня. Ок Вок - как вам нравится такое имя? Онозвучит, как предсмертная икота.
   Лестер сделал слабую попытку защититься:
   - Но писатели, когда закручивают все эти истории, и читатели, когда  читают их, никогда не воображают, что создают здесь вас...
   - То-то и плохо! Вы, кажется, там, на Земле, ничего не знаете! -  фыркнул Аган. - Возьмите нас, например. Мы описаны как сверхученые марсиане с огромным мозгом и непревзойденными  научными познаниями. Но когда мы появились здесь, мы не смыслели
в науках ни аза!
   - Как так?  - изумился Лестер.  - Если автор описал вас как обладающих большими научными познаниями...
   - Ах!  Но сам-то автор не понимал в науках ровно ничего,  -возразил Аган. - Он толком не мог сказать о наших научных возможностях, потому  что сам был таким крупным невеждой,  какого можно только себе представить!
   Хоскинс оглядел  зал с машинами и осьминогими экспериментаторами:
   - Но вы, кажется, несколько смыслите в науках?
   - Это только потому,  - ответил Аган,   -  что  у  нас, к счастью, большие  мозги.  Поэтому мы научились сами.  Все наши знания мы получили именно так.  Ваш автор никогда не  смог  бы дать их нам, так как я сомневаюсь, чтобы он знал разницу между нейтроном и новой звездой.
   - В том-то и дело,  - мрачно согласился Ард Барк, - что они ничего не смыслят в науках,  так что все  сверхнаучные  штуки, которые они выдумывают,  не могут работать. Как разрушительные лучи, которыми  мы якобы обладаем: они и мухи не убьют! А ваши  чудесные межпланетные корабли? Они так непрактичны, что не родился еще человек, способный поднять их в воздух.
   Лестера осветила внезапная догадка:
   - Вы, наверно, на многих языках разговариваете?
Аган сделал утвердительный жест:  - Да,  нам известны языки всех земных авторов,пишущих романы и рассказы о Марсе. Эти языки мы знаем.
   - Кроме шестиглазых людей, - вставил Ард Барк.
   - Верно, - согласился осьминог и обратился к Лестеру: - Кажется, на Земле был автор, которому захотелось быть реалистичным. Вместо того, чтобы заставить своих марсиан, желтых и шестиглазых, говорить  по:английски,   он  заставил  их  лопотать что-то вроде:  "квампс умп гуху" и прочую чепуху.  Так что все эти желтые бедняги слоняются здесь, бормоча друг другу "квампс умп гуху". Они сами не понимают, что это значит, да и никто не знает.
   Ард Барк сделал нетерпеливое движение:
   - Это все ни к чему,  Аган. Весь вопрос в том, что делать с этими людьми с Земли.  Как их казнить? Нужно придумать что-нибудь оригинальное и хорошее.
   Зинг Зау, второй из жукоглазых, выдвинул предположение:
   - Почему бы не отдать их десятиногим пурпурным людям?   Эти пурпурные парни   -  знатоки в пытках.  Все их время уходит на кошмарные выдумки,  угрозы и злобные взгляды  друг  на  друга. Очевидно, автор был не в себе, когда придумывал их.
    Лестер задрожал.  Было безумием думать, что его убьют марсиане, созданные  мысленными силами. Но эти твари, несмотря на свое странное происхождение,  были такими же реальными,  как и он сам, и вполне могли сделать это.
   - Зачем вам убивать нас!  - закричал он.  - В конце концов, вы должны быть благодарны земным людям:  не будь рассказов,  и вас не было бы здесь!
   У Ард Барка вырвался гневный возглас:
   - Но почему,  черт возьми,  вы делаете нас такими страшными уродами? Зачем вам понадобилось давать нам эти жучьи глаза? Не думаю, чтобы вам самим понравилось ходить с глазами, как у жуков!
   - Да,  и вы бы не порадовались,б,   имея  восемь  щупальцев вместо приличных рук и ног, - с досадой добавил Аган. - Как вы думаете, шутка  ли ходить на щупальцах? Попробовали бы сами!..
   - Да,  а как насчет дьявольской погоды,  которую вы делаете здесь? - с упреком воскликнул Ок Вок.
   - Погоды?  - повторил Лестер в недоумении. - Боже мой! Неужели вы хотите сказать, что и погода следует историям, которые пишутся на Земле?
   - Ну да! Мысленные силы легко сдвигают свободные атомы воздуха, -   объяснил Аган.  - Мы никогда не знаем,  какой погоды ожидать в данную минуту.  Большинство ваших авторов  описывает климат Марса как довольно приличный:  теплый и солнечный днем, но слишком холодный ночью. Но вдруг кому-нибудь из них приспичит держаться научной точности,  и его рассказ делает Марс таким холодным, каким он должен быть по словам астрономов. Тогда мы чуть не умираем от холода.
   - А каналы то появляются, то исчезают, то снова появляются.
Очень плохо... - прибавил Ард Барк.
   - Значит, каналы есть? - вскричал Хоскинс.
   - Иногда есть, иногда нет. Очевидно, в одних рассказах есть каналы, а  в других нет.  То,  что они появляются и  исчезают, прямо невыносимо!
   Говоря о своих горестях,   жукоглазый  человек,   казалось, взвинтил себя до бешенства.
   - Ну что же,  Аган? - свирепо спросил он. - Отдать, что ли, этих парней пурпурным людям?
   Из толпы,  наполнявшей здание,  поднялся одобрительный гул.
Синие, зеленые   и розовые марсиане замахали руками,  ногами и щупальцами в знак согласия.
   - Погодите! - вскричал Лестер. - Давайте договоримся. Предположим, мы  вернемся на Землю и там объясним положение. Может быть, нам  удастся принять в рассказах один тип марсиан,  один тип погоды и так далее...
   Его предложение было сразу же отвергнуто Ард Барком:
   - Вам это никогда не удастся.  Издатели требуют  все  новых рассказов о Марсе,  все новых марсиан и всяких чудищ!  И так вкаждом рассказе!
   Ок Вок с жаром накинулся на землян:
   - Как жаль,  что вы оба не из тех,  кто пишет эти проклятые рассказы! Хотел  бы я добраться до того парня, который дал мне мое имя! Я бы так ок-вокнул его!
   Кто-то из толпы взвизгнул:
   - Пурпурные идут!
   Лестер и Хоскинс отшатнулись,  увидев ужасную группу,  ввалившуюся в зал с жадным фырканьем. Это были пурпурные существа с десятью конечностями вдоль туловища, как у сороконожки, служившими им и руками и ногами.  На конической голове у  каждого сверкал единственный   глаз,  похожий на блюдцу.  Эти существа размахивали металлическими  ножами,   скальпелями  и  щипцами, имевшими зловещий вид.
   - Давайте их,  - прошипел предводитель пурпурных, устремляя на Лестера и Хоскинса голодный взгляд. - Ребята, и помучаем же мы их! Это первый случай показать, на что мы способны.
   Лестер побледнел.
   - За что вы хотите мучить нас?  - вскричал он,  обращаясь к ужасному созданию.
   Пурпурный предводитель пожал десятью плечами:
   - Такая уж мы порода марсиан, дружок. Это не наша вина. Писака, который выдумал нас, описал нас как мастеров шикарно помучить всякого земного мужчину или женщину,  которые попадутся нам в руки.  - Помолчав,  он спросил почти с надеждой:  - А не захватили ли  вы какой-нибудь прекрасной белокурой профессорской дочки? Нет? Очнь жаль. Мы могли бы продемонстрировать кое- какие любительские пытки на прекрасной блондинке...
   Пурпурные создания кинулись на Лестера и Хоскинса.
   - Это неправда! - закричал Хоскинс. - Я вам говорю: это нам снится!
   Но пять пар схвативших его рук не были сном. Землян уже тащили к шумевшей толпе...
   - Погодите  минутку!  - раздался позади них визгливый голос Агана.
   Осьминогий марсианский сверхученый поднимался со своего сиденья. Наступила  жуткая минута ожидания,  пока он  распутывал три своих щупальца, спутавшихся в клубок.
   - Проклятые щупальца, вечно подводят меня! - с досадой ворчал он.
   Шатаясь, он подполз на своих странных конечностях к пурпурным людям, державшим Лестера и Хоскинса.
   - У меня есть идея относительно этих землян, - сказал он. -
Мы можем   использовать их,  чтобы прекратить земные излучения
раз и навсегда.
   Все марсианские лица в толпе повернулись к Агану.
   - Что же это за идея? - спросил Ард Барк.
   Писклявый голос Агана стал еще громче:
   - Как вы,  конечно,  помните,  гипповидный стазис нейронной сети головного   мозга  можно прочесть экстра-электромагнитным лучом, который...
   - Хватит! - нетерпеливо перебил Ард Барк. - Что это значит:
"Как вы, конечно, помните"? Как мы это можем помнить, когда мы этого совсем не знаем? Вы же знаете, что мы не знаем!
   - Вы бы могли дать мне случай объяснить мою идею научно!  -обиделся Аган. - Во всяком случае, суть вот в чем: мы, Суперы, можем читать в мозгу человека,   ввергнутого  в  гипнотическое состояние, и изучить, таким образом все, что этот человек знает. Изучим  содержимое мозгов этих субъектов.  Они,  очевидно, ученые с   большими познаниями.  Мы можем получить из их мозга такие сведения о Земле,  которых не могли бы добиться  никаким другим путем.
   - А на что это нам? - грубо спросил Ард Барк.
   - В этом и заключается моя идея,  - ответил Аган. - Если мы будем знать о Земле больше,  чем сейчас,  то сможем  построить машину, которая   остановила бы поток мысленных силовых волн с Земли к Марсу.
   Наступило молчание.   Толпа обдумывала.  Пурпурный человек, державший Лестера, отважился прошипеть:
   - А потом мы сможем начать мучить их?
   Лестер решил использовать последний шанс.
   - Мы не позволим вам! - громко сказал он Агану.
- Мы будем противиться гипнозу и помешаем вам, если вы не поклянетесь освободить нас и дать возможность вернуться на Землю.
   Из пестрой марсианской толпы поднялся протестующий гул:
   - Не отпускайте их!  Это для нас единственный случай отомстить землянам за все!
   Но Аган спокойно возразил:
   - А что,  если отпустить их? Разве это не лучше, чем постоянно страдать от земных авторов и их рассказов? Разве нам нужны новые марсиане разного вида?  Разве вы хотите, чтобы погода вечно менялась,  как сейчас? Это для нас случай прекратить все неприятности раз и навсегда.
   Его доводы убедили всех. Неохотно, но марсиане согласились,хотя пурпурные отчаянно настаивали на пытках.
   - Соглашайтесь, и мы позволим вам вернуться к вашей ракете,- обратился Аган к Лестеру и Хоскинсу. - Вам нужно только войти вот в этот аппарат и настроить мозг на подчинение.
   - Пойдемте,  Хоскинс,  - прошептал Лестер. - Это наш единственный шанс выбраться с сумасшедшей планеты.
   Они осторожно вошли в машину. Из большой линзы на них сверху полился   голубой свет.  Лестер почувствовал,  что его мозг затмевается под влиянием какой-то силы. Он потерял сознание.
   Очнувшись, он  увидел Хоскинса и себя все еще в машине.  Но поток света был выключен. Аган и другие осьминогие сверхученые потрясали пачкой тонких металлических листков, покрытых какими-то значками.
   - Мы получили!  Опыт блестяще удался!  - возбужденно кричал Аган.
   - Вы получили достаточно сведений о Земле, чтобы остановить поток силовых линий с Земли на Марс? - спросил Хоскинс.
   Огромные глаза Агана торжествующе сверкнули:
   - Я могу сделать и больше того!..
   - Мы можем идти? - настойчиво спросил Лестер. - Вы обещали.
   - Да,  можете идти к ракете и возвращаться на свою Землю, -буркнул Аган.
   А Ард Барк прибавил кисло:
   - И не являйтесь больше на Марс, если желаете себе добра...
   Десятиногий пурпурнокожий предводитель сделал последнее отчаянное усилие:
   - Вы все-таки даете им уйти без всяких  пыток,   -  жалобно пропищал он.  В единственном его глазу стояли слезы.  - Как же нам быть? Кого же помучить?
   - Он  прав,   нельзя упускать единственный случай отомстить землянам! - гневно воскликнул Ок Вок.
   - Мы  дали обещание и должны сдержать его!  - твердо заявил Аган, и  глаза его сверкнули. - Не бойтесь, теперь иы отомстим землянам сполна.
   Толпа расступилась, образуя проход. Ард Барк указал на него Лестеру и Хоскинсу:
   - Ступайте, пока можно!
   Оба жителя Земли прошли, спотыкаясь, сквозь толпу, поминутно ожидая,  что их схватят.  Потом они бешено помчались сквозь странные, разнообразные  секции фантастического города. Они не замедлил бега даже в красной пустыне и очнулись только  тогда, когда достигли металлического корпуса ракеты, вкатились внутрь и захлопнули за собой тяжелуб металлическую дверь.
   - Ради самого бога,  удерем поскорей!  - произнес задыхаясь Хоскинс, включая циклотроны. - Я уже не ожидал, что они выпустят нас.
   - Я тоже,  - подтвердил Лестер,  нахмурившись. - Я и сейчас не чувствую себя в безопасности.  У Агана был странно торжествующий тон, который мне не понравился, когда он говорил о мести людям Земли.
   Эти слова прервали выхлопы хвостовых дюз. Аппарат устремился ввысь.  Глубоко вдавив людей в пружинные кресла, он с ревомвзвился в медное небо и  помчался  в  свободном  пространстве. Лишь через две недели,  когда ракета уже приближалась к Земле, оба путешественника несколько опомнились от потрясения,   вызванного их поразителбным приключением.
   - Нам никогда не поверят, - упорно повторял Хоскинс, - если мы попробуем   рассказать,  что мысленные силы тысяч читателей создали на Марсе жукоглазых людей и других чудовищ. Нас высмеют.
   - Пожалуй,  вы правы,  - мрачно согласился Лестер.  – Лучше помалкивать.
   Ракета спускалась над Нью-Йорком.  Хоскинс  хотел  сесть  в Парк-Сентраль, чтобы    поразить  столицу  своим драматическим возвращением.
   Но когда  снаряд  приземлился наконец в парке,  его не приветствовал ни один человек.  Ожидаемой восторженной  толпы  не было. Парк был пуст. Межпланетные путешественники вышли на лужайку и изумленно уставились на соседнюю улицу - Пятую  Авеню.
   По улице катился дикий, возбужденный гул. Толпы горожан бежали в настоящей панике. И Хоскинс и Лестер разинули рты, увидев, от   кого бежала пораженная ужасом толпа.  Это была кучка людей. Они во многом походили на обычных людей Земли, но с четырьмя руками и огромными выпуклыми глазами,  как у насекомых!
   Лестер остановил одного из бегущих и указал на странные фигуры.
   - Откуда, объясните во имя неба, взялись вот эти? – спросил он в ужасе.
   Беглец дико покачал головой:
   - Никто  не  знает...  Эти твари и другие такие же чудовища появились по всему свету за последнюю неделю.  Мы не знаем как и не знаем, кто они...
   Лестер побледнел и схватил Хоскинса за плечо:
   - Боже мой, так вот что значили слова Агана о близкой мести людям Земли!  Те сведения, которые они получили от нас, позволили им   не  только остановить поток мысленных силовых волн с Земли на Марс, но и обратить его вспять, заставив течь с Марса на Землю!
   Хоскинс окаменел от ужаса:
   - Значит, эти твари созданы в отместку?
   - Марсианами,  да!  - вскричал Лестер.  - Вот их месть. Они там, вверху, черти, пишут теперь рассказы о жукоглазых и четырехруких жителях Земли!!!

Артур Ч. Кларк
ДВОЕ В КОСМОСЕ
Еда, которую готовил Грант, не имела ничего общего с произведениями кулинарного искусства, выходившими из рук Мак-Нила. Человек, любящий вкусно поесть и вынужденный большую часть жизни проводить в космосе, приучается хорошо готовить. И Мак-Нил давно уже освоил эту вторую профессию.
Грант же, напротив, смотрел на еду как на одну из необходимых, но досадных обязанностей, от которых он старался побыстрее отделаться. И это соответственно отражалось на его стряпне. Мак-Нил успел уже с ней смириться, но сегодняшние старания Гранта могли бы его заинтересовать.
Если он и заметил все возрастающую нервозность Гранта, он ничего не сказал. Трапеза протекала почти в полном молчании, но это стало уже обычным: все возможности непринужденной беседы были давно исчерпаны. Когда с едой было покончено, Грант отправился в камбуз готовить кофе.
Это отняло у него довольно много времени, потому что в последний момент ему вдруг вспомнился некий классический фильм прошлого столетия: легендарный Чарли Чаплин, пытаясь отравить опостылевшую жену, перепутывает стаканы.
Совершенно неуместное воспоминание полностью выбило Гранта из колеи. На миг им овладел тот самый «бес противоречия», который, если верить Эдгару По, только и ждет случая поиздеваться над человеком.
Впрочем, Грант, по крайней мере внешне, был уже совершенно спокоен, когда внес пластиковые сосуды с трубочками для питья. Ошибка исключалась, потому что свой стаканчик инженер давно пометил, крупными буквами выведя на нем: «Мак».
При этой мысли Грант едва удержался от истерического смешка, признавшись себе, что совсем уже не владеет своими нервами.
Как зачарованный, наблюдал он за Мак-Нилом, который, угрюмо глядя в пространство, вертел свой стакан, не спеша отведать напиток. Потом он все же поднес трубочку к губам.
Когда он, сделав первый глоток, поперхнулся, сердце у Гранта остановилось. Но инженер тут же спокойно произнес:
— Разок вы сварили кофе, как полагается. Он горячий.
Сердце Гранта медленно возобновило прерванную работу, но на свой голос он не надеялся и только неопределенно кивнул. Инженер осторожно пристроил стаканчик в воздухе, в нескольких дюймах от своего лица.
Он глубоко задумался. Казалось, он подбирал слова для какого-то важного заявления. Грант проклинал себя за слишком горячий кофе: такие вот пустяки и приводят убийц на виселицу. Он боялся, что не сможет долго скрывать свою нервозность.
— Я полагаю, — тоном, каким говорят о самых обыденных вещах, начал Мак-Нил, — вам ясно, что для одного из нас здесь хватило бы воздуха до самой Венеры?
Неимоверным усилием воли Грант оторвал взгляд от стакана и выдавая из пересохшего горла слова:
— Эта... эта мысль у меня мелькала.
Мак-Нил потрогал свой стакан, нашел, что тот еще слишком горяч, и задумчиво продолжал:
— Так не будет ли всего правильней, если один из нас выйдет через наружный шлюз или примет... скажем, что-то оттуда? — Большим пальцем он указал на аптечку.
Грант кивнул.
— Вопрос, конечно, в том, — прибавил инженер, — кому это сделать. Я полагаю, нам надо как-то бросить жребий.
Грант был буквально ошарашен. Он ни за что не поверил бы, что инженер способен так спокойно обсуждать эту тему. Заподозрить он ничего не мог — в этом Грант был уверен. Просто оба они думали об одном и том же, и по какому-то случайному совпадению Мак-Нил сейчас, именно сейчас, затеял этот разговор.
Инженер пристально смотрел на него, стараясь, видимо, определить реакцию на свое предложение.
— Вы правы, — услышал Грант собственный голос. — Мы должны обсудить это.
— Да, — безмятежно подтвердил инженер, — должны. — Он взял свой стакан, зажал губами трубочку и стал медленно потягивать кофе.
Ждать конца этой сцены Грант был не в силах. Облегчения, на которое он надеялся, он вовсе не испытывал. Скорее его даже кольнуло нечто похожее на жалость, хотя с раскаянием это не имело ничего общего. Просто он вдруг с ужасом представил себе, что больше трех недель — пока не придет спасение — должен будет провести в полном одиночестве, не зная, куда деваться от своих страхов.
Он не хотел видеть Мак-Нила умирающим, ему стало почти дурно. Не оглянувшись на свою жертву, он поспешил к выходу.

Раскаленное солнце и немигающие звезды со своих постоянных мест смотрели на неподвижный, как и они, «Стар Куин». Невозможно было заметить, что эта крохотная гантель несется с почти максимальной для нее скоростью, что в меньшей сфере скопились миллионы лошадиных сил, готовых вырваться наружу, и что в большей сфере есть еще кто-то живой.
Люк на теневой стороне корабля медленно открылся, и во тьме странно повис яркий круг света. Почти тут же из корабля выплыли две фигуры. Одна была значительно массивнее другой, и по очень важной причине — из-за скафандра. А скафандр не из тех нарядов, которыми можно пренебречь, ничем особо не рискуя.
В темноте происходило что-то непонятное. Потом меньшая фигура начала двигаться, сперва медленно, однако с каждой секундой набирая скорость. Когда из отбрасываемой кораблем тени ее вынесло на слепящее солнце, стал виден укрепленный у нее на спине небольшой газовый баллон, из которого вился, мгновенно тая в пространстве, легкий дымок.
Эта примитивная, но сильная ракета позволила телу преодолеть ничтожное гравитационное поле корабля и очень скоро бесследно исчезнуть вдали.
Все это время другая фигура неподвижно стояла в шлюзе. Теперь наружный люк закрылся, яркое круглое пятно пропало, и на затененной стороне корабля осталось лишь тусклое отражение бледного света Земли.
Следующие двадцать три дня ничего не происходило.

Капитан «Геркулеса», облегченно вздохнув, повернулся к первому помощнику.
— Я боялся, он не сумеет этого сделать. Какой невероятный труд одному вывести корабль из орбиты, да еще когда и дышать-то нечем! Сколько времени нам нужно, чтобы встретить его?
— Около часа. Он все еще несколько отклоняется в сторону, но тут мы сможем ему помочь.
— Хорошо. Просигнальте, пожалуйста, «Левиафану» и «Титану», что мы идем на сближение и чтобы они тоже стартовали. Но я не стал бы до завершения стыковки давать информацию вашим приятелям из отдела новостей.
Помощник вспыхнул и с некоторой обидой возразил:
— Я и не думаю. — Он нажал клавиши счетно-решающего устройства и остался не вполне доволен мгновенно возникшим на экране ответом. — Не стоит, по-моему, вызывать другие буксиры, пока мы сами не подойдем к «Куин». Он все еще отклоняется в сторону. Что зря тратить горючее?
— Вы правы. Скажите, чтобы «Левиафан» и «Титан» были наготове, но не стартовали без нашего сигнала.
Пока это сообщение пробивалось сквозь толщу облаков к планете, первый помощник задумчиво спросил:
— Интересно, что он сейчас чувствует?
— Могу вам сказать. Он так рад своему спасению, что все остальное ему безразлично.
— Не думаю все-таки, чтобы мне было приятно бросить в космосе товарища ради возможности самому вернуться домой.
— Такое никому не может быть приятно. Но вы слышали их передачу, они мирно все обсудили и приняли единственно разумное решение.
— Разумное — возможно... Но как ужасно позволить кому-то спасти тебя ценой собственной жизни!
— Ах, не сентиментальничайте. Уверен, случись это с нами, вы вытолкнули бы меня в космос, не дав перед смертью помолиться!
— Если бы вы еще раньше не проделали этого со мной. Впрочем, «Геркулесу» такое едва ли угрожает. До сих пор мы ни разу не были в полете больше пяти дней. Толкуй тут о космической романтике!
Капитан промолчал. Прильнув к окуляру навигационного телескопа, он пытался отыскать «Стар Куин», который должен был уже быть в пределах видимости. Пауза длилась довольно долго: капитан настраивал верньер. Потом с удовлетворением объявил:
— Вот он, километрах в девяноста пяти от нас. Велите команде стоять по местам... ну а его подбодрите, скажите, что мы будем на месте через тридцать минут, даже если это и не совсем так.

Тысячеметровые тросы натянулись, преодолевая инерцию обоих кораблей, и вновь расслабились, когда «Стар Куин» и «Геркулес» начали сходиться ближе. Электрические лебедки, вращаясь, выпускали швартовы, точно плели паутину, пока «Геркулес» не подошел наконец вплотную к «Стар Куин».
Тут-то и началась самая тонкая часть работы. Люди в скафандрах приложили немало усилий, чтобы полностью выровнять борты кораблей и соединить их стыковочные узлы. Когда это было сделано, наружные люки открылись и в переходных отсеках свежий воздух смешался с удушливо-тяжелым. Первый помощник с «Геркулеса», стоя с кислородным баллоном в руках, ожидал появления спасшегося космонавта и старался представить себе, в каком тот окажется состоянии. Вот уже открылся и внутренний люк «Стар Куин».
Остановившись в противоположных концах короткого коридора, мужчины с минуту молча смотрели друг на друга. Первый помощник с удивлением и некоторым разочарованием отметил про себя, что элемент драматизма здесь начисто отсутствует.
Сколько исключительных событий должно было произойти, чтобы этот момент стал возможен, а когда он наступил, напряжение вдруг сменилось спадом. Первый помощник капитана «Геркулеса» — неисправимый романтик — хотел сказать что-нибудь очень значительное, что вошло бы потом в историю, как та знаменитая фраза: «Доктор Ливингстон, я полагаю?»*
Но на самом деле он сказал только:
— Привет, Мак-Нил, рад вас видеть.
Заметно похудевший и осунувшийся Мак-Нил держался, однако, вполне нормально. Он с удовольствием глотнул свежего кислорода и отказался от предложения прилечь. Он сказал, что последнюю неделю ничего другого почти не делал — только спал, экономя остатки кислорода. Первый помощник обрадовался — он и не рассчитывал, что так скоро сможет услышать все подробности!
Пока «Стар Куин» освобождался от груза, а с Венеры спешили сюда еще два буксира, Мак-Нил рассказывал о событиях последних недель, и первый помощник с «Геркулеса» украдкой делал заметки.
Мак-Нил вел повествование спокойным, эпическим тоном, словно все случившееся произошло не с ним, а с кем-то посторонним или вовсе не имело места в действительности. Так оно отчасти и было, хотя нельзя сказать, будто Мак-Нил сочинял.
Нет, он ничего не выдумывал, но он об очень многом умолчал. Он готовился к этому отчету целых три недели и постарался не оставить в нем слабых мест.

Грант был уже у двери, когда Мак-Нил мягко окликнул его:
— Куда вы спешите? Я думал, мы собирались кое-что обсудить.
Чтобы не пролететь головой вперед, Грант схватился за дверь и медленно, недоверчиво обернулся. Инженеру полагалось уже умереть, а он удобно сидел, и во взгляде его читалось что-то непонятное, какое-то новое, особое выражение.
— Сядьте! — сказал он резко, и с этой минуты власть на корабле как будто переменилась.
Грант подчинился против воли. Что-то здесь было не так, но он не представлял, что именно.
После длившейся целую вечность паузы Мак-Нил почти грустно сказал:
— Я был о вас лучшего мнения, Грант.
Грант обрел наконец голос, хотя сам не узнал его.
— О чем вы? — просипел он.
— А как вы думаете, о чем? — В тоне Мак-Нила едва слышалось раздражение. — Конечно, об этой небольшой попытке отравить меня.
Итак, для Гранта все кончилось. Но ему было уже все равно. Мак-Нил сосредоточенно разглядывал свои ухоженные ногти.
— Интересно, — спросил он так, как спрашивают «который час», — когда вы приняли решение убить меня?
Гранту казалось, что все это происходит на сцене — в жизни такого не могло быть.
— Только сегодня, — сказал он, веря, что говорит правду.
— Гм-м... — с сомнением произнес Мак-Нил и встал.
Грант проследил глазами, как он направляется к аптечке и ощупью отыскивает маленький пузырек. Тот по-прежнему был полон: Грант предусмотрительно добавил туда порошка.
— Наверно, мне следовало бы взбеситься, — тем же обыденным тоном продолжал Мак-Нил, зажав двумя пальцами пузырек. — Но я не бешусь — может быть, потому, что я никогда не питал особых иллюзий относительно человеческой натуры. И я ведь, конечно, давно заметил, к чему идет дело.
Только последняя фраза полностью проникла в сознание Гранта:
— Вы... заметили, к чему идет?
— О боже, да! Боюсь, для настоящего преступника вы слишком простодушны. А теперь, после краха вашего маленького замысла, положение у нас обоих неловкое, вы не находите?
Сдержаннее оценить ситуацию было невозможно.
— По правилам, — задумчиво продолжал инженер, — я был должен сейчас прийти в ярость, связаться с Венерой и разоблачить вас перед властями. Но в данных обстоятельствах это лишено смысла, да и ярость мне никогда по-настоящему не удавалась. Вы, конечно, скажете, что это из-за лени, но я считаю иначе. — Он криво усмехнулся. — О, ваше мнение мне известно — с присущей вам аккуратностью вы четко определили, что я за тип, нет разве? Я слабохарактерен и распущен, у меня нет понятия о нравственном величии, да и вообще о нравственности, и мне ни до кого нет дела, я люблю только себя... Что ж, не спорю. Может быть, на девяносто процентов все так. Но какую огромную роль играют оставшиеся десять процентов. Грант!
Грант никогда не поощрял психологических рассуждений, а сейчас они и вовсе были неуместны. К тому же мысли Гранта все еще были целиком заняты неожиданным и загадочным ходом событий. А Мак-Нил, отлично понимая это, явно не спешил удовлетворить его любопытство.
— Ну и что же вы намерены теперь делать? — нетерпеливо спросил Грант.
— Я, — спокойно ответил Мак-Нил, — продолжил бы дискуссию с того места, на каком она была прервана из-за этого кофе.
— Не думаете же вы...
— Думаю! Думаю продолжить, как если бы ничего не произошло!
— Чушь! — вскричал Грант. — Вы хитрите!
Мак-Нил со вздохом опустил пузырек и твердо посмотрел на Гранта.
— Не вам обвинять меня в интриганстве. Итак, я повторяю мое прежнее предложение, чтобы мы решили, кому принять яд... Только решать мы теперь будем вдвоем. И яд, — он снова приподнял пузырек, — будет настоящий. От этой штуки остается лишь отвратительный вкус во рту.
У Гранта наконец мелькнула догадка.
— Вы подменили яд?
— Естественно. Вам, может быть, кажется, что вы хороший актер. Грант, но, по правде говоря, вас насквозь видно. Я понял, что вы что-то замышляете, пожалуй, раньше, чем вы сами отдали себе в этом отчет. За последние дни я обшарил весь корабль. Было даже забавно перебирать все способы, какими вы постараетесь от меня отделаться. Мне это помогло скоротать время. Яд был настолько очевиден, что прежде всего я позаботился о нем. Но с сигналом опасности я, кажется, переусердствовал и чуть не выдал себя, поперхнувшись первым же глотком: соль плохо совместима с кофе.
Он снова невесело усмехнулся.
— Я рассчитал и более тонкие варианты. Я нашел уже пятнадцать абсолютно надежных способов убийства на космическом корабле. Но описывать их сейчас мне не хотелось бы.
Это просто чудеса, думал Грант. С ним обходились не как с преступником, а как со школьником, не выучившим урока.
— И все-таки вы готовы начать все сначала? — недоверчиво спросил он. — И в случае проигрыша даже сами принять яд?
Мак-Нил долго молчал. Потом медленно заговорил снова:
— Вижу, вы все еще мне не верите. Это не соответствует точному определению, какое вы мне дали? Но я постараюсь объяснить. В сущности все очень просто. Я брал от жизни все, что мог, не слишком терзаясь угрызениями совести, Грант... Но все лучшее у меня уже позади, и я не так сильно цепляюсь за остатки, как вам, возможно, кажется. Однако кое-что, пока я жив, мне совершенно необходимо. Вас это, может быть, удивит, но дело в том, Грант, что некоторые принципы у меня имеются. В частности, я... я всегда старался вести себя как цивилизованный человек. Не скажу, что это всегда мне удавалось. Но, сделав что-либо неподобающее, я старался загладить свою вину.
Он опять помолчал, а затем так, точно не Грант, а он сам нуждался в оправдании, объяснил:
— Я никогда не питал к вам симпатии, Грант, но я часто вами восхищался. Вот почему мне очень жаль, что такое случилось. Особенно я восхищался вами в тот день, когда корабль получил пробоину.
Первый раз Мак-Нил затруднялся в подборе слов. Теперь он избегал встречаться взглядом с Грантом.
— В тот день я показал себя не с лучшей стороны. Случившееся потрясло меня. Я всегда был уверен, что выдержу любое испытание, но... в общем удар был слишком силен, и я не выдержал... — Он попытался шуткой скрыть смущение: — Такая же история случилась со мной в моем первом полете. Я не верил, что МНЕ грозят те неприятные ощущения, которые, как я слышал, возникают в космосе. А в результате мне они дались особенно тяжело. Но я переборол себя — переборол тогда и переборол теперь... Мало что в моей жизни так сильно удивляло меня, как то, что вы, именно вы, Грант, начинаете пасовать... О, конечно, история с вином! Я понимаю, вы сейчас думаете о ней. Так вот, это — единственное, в чем я НЕ раскаиваюсь. Я сказал, что всегда старался вести себя как цивилизованный человек, а цивилизованный человек должен знать, когда напиться. Но вам этого, пожалуй, не понять.
Между тем, как ни странно, именно сейчас Грант начал его понимать. Только сейчас он почувствовал, как сильно заблуждался насчет Мак-Нила. Нет, «заблуждался» — не то слово. Во многом он был прав. Но он скользил взглядом по поверхности, не подозревая, какие под ней скрываются глубины.
В первый и — учитывая обстоятельства — единственный раз ему стали ясны истинные мотивы поведения инженера. Теперь он понимал, что перед ним не трус, пытающийся оправдаться перед миром: никто и не узнает, что произошло на борту «Стар Куин». Да и Мак-Нилу с его так часто раздражавшей Гранта самоуверенностью, вероятнее всего, наплевать на общественное мнение. Но ради той же самоуверенности ему необходимо любой ценой сохранить собственное доброе мнение о себе. Иначе жизнь утратит для него всякий смысл, а на такую жизнь он ни за что не согласится.
Инженер пристально наблюдал за Грантом и, наверно, почувствовал, что тот уже близок к истине, так как внезапно изменил тон, словно жалея об излишней откровенности:
— Не думайте, что мне нравится проявлять донкихотское благородство. Подойдем к делу исключительно с позиций здравого смысла. Какое-то соглашение мы ведь вынуждены принять. Приходило ли вам в голову, что, если один из нас спасется, не заручившись соответствующими показаниями другого, оправдаться перед людьми ему будет нелегко?
Это обстоятельство Грант в своей слепой ярости совершенно упустил из виду. Но он не верил, чтобы оно могло чересчур беспокоить Мак-Нила.
— Да, — сказал он. — Пожалуй, вы правы.

Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Ненависть испарилась, и на душе у него стало спокойнее. Даже то, что дело приняло совсем не тот оборот, какого он ждал, уже не слишком его тревожило.
— Ладно, — сказал он равнодушно, — покончим с этим. Где-то здесь должна быть колода карт.
— Я думаю, сделаем сначала заявления для Венеры — оба, — с какой-то особой настойчивостью возразил инженер. — Надо зафиксировать, что мы действуем по полному согласию — на случай, если потом придется отвечать на разные неловкие вопросы.
Грант безразлично кивнул. Он был уже на все согласен. Он даже улыбнулся, когда десятью минутами позже вытащил из колоды карту и положил ее картинкой вверх рядом с картой Мак-Нила.

— И это вся история? — спросил первый помощник, соображая, через какое время прилично будет начать передачу.
— Да, — ровным тоном сказал Мак-Нил, — это вся история.
Помощник, кусая карандаш, подбирал формулировку для следующего вопроса.
— И Грант как будто воспринял все совершенно спокойно?
Капитан сделал свирепое лицо, а Мак-Нил холодно посмотрел на первого помощника, будто сквозь него читая крикливые газетные заголовки, и, встав, направился к иллюминатору.
— Вы ведь слышали его заявление по радио? Разве оно было недостаточно спокойным?
Помощник вздохнул. Плохо все же верилось, что в подобной ситуации двое людей сохранили такое достоинство, так бесстрастно вели себя. Помощнику рисовались ужасные драматические сцены: приступы безумия, даже покушения на убийство. А в рассказе Мак-Нила все выглядело так гладко. До обидного гладко!
Инженер заговорил снова, точно обращаясь к себе самому:
— Да, Грант очень хорошо держался... исключительно хорошо. Как жаль, что... — Он умолк; казалось, он целиком ушел в созерцание вечно юной, чарующе прекрасной планеты. Она была уже совсем близко, и с каждой секундой расстояние до этого белоснежного, закрывшего полнеба серпа сокращалось на километры. Там, внизу, были жизнь, и тепло, и цивилизация... и воздух.
Будущее, с которым совсем недавно надо было, казалось, распроститься, снова открывалось впереди со всеми своими возможностями, со всеми чудесами. Но спиной Мак-Нил чувствовал взгляды своих спасителей — пристальные, испытующие... да и укоризненные тоже.

Всю жизнь его будет преследовать шепоток. За его спиной будут раздаваться голоса: «Не тот ли это человек, который?..»
Ну и пусть! Хоть однажды он совершил нечто такое, о чем не стыдно вспомнить. Быть может, придет день, когда его собственный безжалостный внутренний голос, разоблачая тайные мотивы его поведения, тихонько шепнет ему: «Альтруизм? Не валяй дурака! Ты старался исключительно ради собственной гордыни — тебе необходимо было нравиться самому себе, самого себя уважать!»
Но сейчас этот внутренний голос, постоянно портивший ему жизнь, цинично над всем издевавшийся, молчал, и Мак-Нила ничто не тревожило. В самый разгар урагана он сумел усмирить себя. А теперь, попав в полосу штиля, он хотел в полной мере всем насладиться.
Перевод с английского Татьяны Гинзбург